- Ига, а зачем его дергают? - шепотом спросила Стёпка.
- Говорят, примета хорошая. Если загадать желание, дернуть и сказать: «Мотя, Мотя, не будь жмотя, помоги в моей заботе»… Но мы не будем, раз обещали…
- Ага… Забавно, да?
- Что?
- То, что его так зовут… А почему?
- Ну, иногда говорят «Мамотя», от слова «мамонт». А «Мотя» - это сокращенно…
- Ига…- Стёпка опять перешла на шепот.- А я вот что думаю… Не только сейчас, а вообще… Когда от кого-нибудь живого остается только скелет, он совсем-совсем ничего не чувствует? Или в нем что-нибудь такое, от жизни все-таки есть? Ну, хоть капельку?
Ига ощутил, какой прохладный, даже зябкий в музее воздух и как пусто вокруг. Чуть не сказал Стёпке: «Чего тебе всякий бред лезет в голову?»
Но… что-то понял, кажется. Ответил осторожно:
- Живая душа остается. Это многие ученые теперь говорят. Но едва ли она сидит в скелете…
- А где?
- В каких-нибудь параллельных пространствах… Стёпка, пойдем, я тебе наконец след штангиста Жоры покажу. А то обещал и все не собрался.
След был в соседней комнате. Вернее, слепок с этого следа. У стены, между окон, лежала на могучем пне гипсовая плита, из которой выпирала полуметровая босая ступня.
- Ух ты…- тихонько сказала Стёпка. Вопросительно оглянулась на Игу (можно?) и потрогала мизинцем гипсовую пятку. Потом подняла голову: - А это он сам?
В простенке висел большой фотоснимок. На нем - скульптура перед воротами стадиона. На кирпичном постаменте стоял белый большущий (наверно, метра три высотой) парень в плавках, он держал над головой штангу. Мускулы парня выглядели вздутыми, весь он напрягся, но на лице его - если приглядеться - была не страсть к рекордам, а какая-то улыбчивая задумчивость. Словно парень вовсе не чувствовал тяжести и мечтал о свидании с девушкой…
- Ига, а почему его разбили?
- Ну, такое время было, давно еще. Какое-то начальство решило, что гипсовые скульптуры - это не настоящее искусство, а подделка. Халтура в общем… Ну и в одну неделю расколотили в городе всех гипсовых спортсменов, мальчишек-горнистов, шахтеров с отбойными молотками, пограничников с собаками… Может, какие-то и правда были уродливые, а некоторых жалко. Вот этого Жору, говорят, все любили. А еще ребят на здешнем фонтане…
- На каком?
- Помнишь бассейн перед музеем? Ну вот, посреди него, вверху, стояли три девчонки, мяч над собой держали, вроде глобуса. А на стенке бассейна был целый хоровод, будто первоклассники на переменке. Держатся за руки и пляшут. И они все были не белые, а раскрашенные, в разноцветном. Говорят, как живые… Их тоже… Это еще когда меня на свете не было, но я видел на старой фотокарточке…
- Жалко…
- Да… Ладно, идем дальше.
Дальше было много всякого. Кремневые наконечники, ржавые мечи и кольчуги, изрытые оспинами пушки на колесах, как у телег, могучие кожаные книги за стеклом, портреты бородатых знаменитостей, старинный глобус, модель деревянной крепости, что когда-то стояла на Большом Лопуховом острове, коллекции местных минералов, сундуки с коваными замками и множество расписных глиняных свистулек и кукол - продукция народных промыслов (в том числе Игиной мамы). Стёпка смотрела на это без скуки, но и без большого интереса. Иге казалось, что она все еще думает про скелета Мотю. Или про отпечаток Жориной ноги.
Настоящий интерес появился у Стёпки, когда она увидела «гостиную в доме среднего городского чиновника 19-го века». В темноватом зале был отгорожен просторный угол с мебелью, лампой и очень похожими на живых людей фигурами. У стола сидел похожий на Чехова мужчина и, отодвинув от очков газету «Губернскiя вести», беседовал с улыбчивой внимательной женщиной - видимо, с женой (у нее были белые манжеты на темных рукавах, кружевной воротничок и гладкая прическа с валиком на затылке). Два мальчика - один в гимназической курточке, другой в матроске - устроились на изогнутом диванчике с блестящей полосатой обивкой. Склонились над большой книгой. Тот, что в матроске, был с торчащими непослушными волосами, как у Генки Репьёва, а другой - с прической-ежиком (видимо, в гимназии длинные волосы были запрещены). Они сидели, сдвинувшись плечами. Сразу видно - дружные братья. А ближе всех к зрителям сидела на полу девочка лет семи - в розовом платье с бантами и оборками, с длинными золотистыми волосами ниже плеч, круглощекая и пухлогубая. Возилась с разложенными на половицах куклами.
Ига заметил, что Стёпка смотрит на девочку с грустной ласковостью. Может быть, завидовала про себя этой не ведавшей горя дочке и сестренке…
Ига по-хозяйски шагнул через плюшевый шнур-ограждение, подошел к невысокому комоду, где вздымал граммофонную трубу-рупор коричневый ящик с диском. Умело закрутил ручку.
- Ига, не надо, попадет…- выдохнула ему в спину Стёпка. Он только плечом повел: ты же, мол, слышала, что здесь - можно. И опустил на пластинку головку с иглой. Игла зашипела, и труба вдруг взревела жестяным басом:
Стёпка аж присела. Приложила растопыренные пальцы к ушам (еще плоским, нездешним).
Ига позволил граммофону допеть куплет, снял с диска мембрану и важно разъяснил:
- Это знаменитый певец Шаляпин, он больше ста лет назад жил. Ария Мефистофеля…
- Кого?..- не опуская рук, пискнула Стёпка.
- Мефистофеля. Был такой черт, вредный, но остроумный… Помнишь, он на кинокамере отпечатан? Она так и называется «Мефисто».
- Помню… Ига, давай пойдем сейчас к Валентину Валентинычу. Только возьмем дома киноленту.
- Сегодня же воскресенье! Это музей по выходным работает, а «Два рыцаря» на замке. Валентиныч, небось, копается нынче на грядках в своем огороде…
- Ну, тогда завтра!
- Завтра пойдем. Только после обеда. С утра у нас в школе праздник «Последний звонок».
2
Утром пришлось надеть отглаженные светлосерые брюки, голубую рубашку и синий в белый горошек галстучек. Накануне Анна Львовна попросила:
- Постарайтесь хоть раз в году выглядеть цивилизованными людьми…
Это относилось к мальчишкам с их украшенными бахромой штанами и потрепанными футболками. Девочки - те всегда «цивилизованные».
Ради Анны Львовны на что не пойдешь! Особенно в последний школьный день. Ига перед зеркалом со стенаньями разодрал гребнем свои каштановые космы. На косой пробор…
