«Дело не в спицах…»
«А в чем?»
«Так, вообще…» - В тоне Колеса явно слышалась меланхолия.
«Что-то случилось?»
«Ничего не случилось… А эта… Мика… она скоро опять появится, да?»
Вася сжал губы и рывком сел (в животе вновь подозрительно булькнуло). Поставил Колесо на колени. Видимо, пришло время для решительного разговора.
«Слушай! Да, я подружился с девочкой Микой. Ну и что? Разве нашей дружбе это мешает? Они же совсем разные, эти две дружбы!»
«А я ничего и не говорю…»
«Ты не говоришь… но ты ведешь себя, как ревнивая барышня».
«Выбирай выражения»,- отозвалось Колесо гоном, очень похожим на мамин. Задергалось и уковыляло с Васиных колен за подушку. Вася дотянулся до него.
«Я выбираю. Чего ты… так?.. Вот если бы у тебя был еще один друг, разве я стал бы обижаться?»
«А не стал бы?»
«Ты спятило, что ли?! Конечно, нет! Никогда в жизни… Если бы это было другое колесо…»
«А если… не совсем колесо?»
«А кто?» - Вася изо всех сил постарался спрятать опасливую нотку.
«Помнишь, я говорил про репродуктор?»
«Помню, конечно! Только… он же потерялся».
«Он нашелся. Я нынче с ним опять установил связь. Когда ехал по рельсу. Рельс-то длиннющий, железный и, наверно, сработал как антенна. Я услышал, как репродуктор зовет меня…»
«А почему я не слышал?»
«Потому что мысли у тебя были о другом. К тому же сигнал Гуревича был тихий, издалека».
«Чей сигнал?»
«Репродуктора. Имя у него такое - «Гуревич». Он сам его себе присвоил…»
«Почему?»
«Ну почему, почему… Кому охота жить без имени? Сперва он хотел назвать себя Левитаном, был такой очень известный диктор во время давней войны…»
«Я знаю. А почему не назвал?»
«Постеснялся. Говорит, слишком знаменито. А на городском радио был диктор Гуревич. Ну и вот…»
«А где теперь этот Гуревич? Не диктор, а репродуктор…»
«Там же, где и был. На чердаке. Он спрятан в очень дальнем углу, его не заметили, когда выкидывали другие вещи… Ты можешь слазить и достать?»
«Конечно! Только… давай завтра, ладно? А то послушай, какой у меня опять концерт в кишках».
Колесо послушало.
«М-да,- сказало оно папиным тоном.- Ладно, давай завтра».
МАРШ ДУНАЕВСКОГО
На следующее утро Гуревича освободили из чердачного плена. Без приключений. Вася опасался, что в старом доме могут оказаться курильщики, наркоманы или пьяницы, но в гулких замусоренных комнатах было пусто. Лишь пустые бутылки и всякие запахи напоминали, что временами здесь бывают люди. В коридоре второго этажа Вася увидел лесенку, ведущую к люку. Крышки у люка не было - черная дыра. С Колесом в левой руке Вася забрался в чердачный полумрак, где пахло сухой землей и гнилым деревом. Стало страшновато. Но тут Колесо вышло на связь с Гуревичем:
«Привет, старик! Мы идем!»
Ответы репродуктора были почти не различимы, Вася разбирал лишь отдельные слова:
«Хорошо… рад… слева…»
Видимо, с Гуревичем у Васи не было такого созвучия, как с Колесом.
Колесо руководило поисками. Оно ловило сигналы Гуревича, как локатор. Вася не удержался, заметил:
«С ним ты на расстоянии говоришь, а со мной только при касании».
«Ну… он же радио, у него опыт».
Отыскали репродуктор в затянутом паутиной беспросветном углу. Он висел на вколоченном в балку гвозде. Отплевывая сухих пауков и чихая, Вася на ощупь снял легонького Гуревича с гвоздя и вынес к лучам, бьющим через щелястую крышу. Щелчками отряхнул с него пыль.
«Благодарю»,- скрипуче отозвался Гуревич.
Это был старинный динамик из толстой черной бумаги в форме очень плоского конуса. Макушку конуса прикрывал железный колпачок со шпеньком. По краям бумагу опоясывало ржавое кольцо. Поперек его была приклепана металлическая линейка с круглой коробочкой посередине. На коробочке - три винта. От двух винтов тянулся мохнатый от пыли крученый шнур со штепсельной вилкой. А сзади у репродуктора была дуга, похожая на половинку узкого обруча, с дыркой для гвоздя.
Такое радио Вася не раз видел в фильмах про войну и ленинградскую блокаду.
Колесо радовалось встрече, аж подпрыгивало у Васиной ноги:
«Теперь опять будем вместе, поболтаем всласть!»
Гуревич продолжал скрипуче благодарить:
«Хорошо-то как, что вы появились! Я боялся, что дом вот-вот сожгут, и тогда уж полное выключение…»
Вася понес Гуревича домой, продолжая чистить его и обдувать от пыли. А дома повесил у себя над постелью - вместо маленького трехпрограммного динамика (мама включала его по утрам, чтобы бодрая музыка помогала Васе собираться в школу).
«Вас включить?» - спросил Вася.
«Сделайте одолжение… кха… Давно не вещал с помощью проводов, не знаю, получится ли…»
Получилось. Раздался голос городской дикторши, сообщавшей сводку погоды:
- …текущей недели сохранится устойчивая сухая погода с дневной температурой воздуха двадцать четыре - двадцать шесть градусов. Ветер юго-восточный, давление в пределах нормы…
Звук был дребезжащий (наверно, потому, что в середине репродуктора, у колпачка,- дырка), зато сводка хорошая.
- А теперь выдерните шнур, пожалуйста,- попросил Гуревич голосом солидного диктора- мужчины.- Мне хотелось бы попробовать себя, так сказать, в сольном амплуа.
Вася послушно дернул штепсель из розетки. Гуревич откашлялся. И вдруг заговорил голосом Левитана, которого Вася слышал в передачах про давние времена:
- …В течение последних суток войска Второго Белорусского фронта, преодолев упорное сопротивление противника, перешли в наступление и прорвали вражескую оборону в районах…
Наступило короткое молчание, а потом из репродуктора запел Леонид Утесов:
Ты одессит, Мишка,
А это значит,
Что не страшны тебе ни горе, ни беда.
Ведь ты моряк, Мишка,
А моряк не плачет…
Затем опять молчание, кашель и наконец: - …Сегодня в Кремле открылся слет героев первой послевоенной пятилетки. Бурными нескончаемыми аплодисментами, криками восторга и здравицами
