расцвете сил.
«С шулерами не садись!» - эту истину знает каждый новоиспеченный прапорщик. У этой сволочи крапленые колоды. Разве мыслимо их переиграть? Канделябр поувесистей - вот чем с ними следует «играть»!
Корнилов по праву считался одним из самых боевых генералов русской армии. Свою отвагу он доказывал неоднократно. Будь мятеж на самом деле, он не стал бы отсиживаться в Могилеве, а, подобно Наполеону на Аркольском мосту, лично возглавил бы свои отборные дивизии.
Ах, как умело использовали его «зарывистую» репутацию, как ловко подставили!
Крымов, в отличие от Корнилова, политику ненавидел и политиков презирал. Пустобрехи и рукосуи… Он был человеком строя и команды. В армии не митингуют, в армии действуют! Он считал, что власть следовало употребить еще ранним летом. Теперь гниль расползлась и задачи отягчались. Но тем решительней необходимо действовать!
Он стискивал зубы, читая «патриотические» завывания премьер-министра Керенского о «святом единении всей страны вокруг демократической власти».
3-й Конный корпус, закаленный в боях, представлял великую силу. Столичный гарнизон Крымов не ставил ни в грош: рвань и шваль. Более серьезной силой были отряды Красной гвардии, вдруг получившие хорошее вооружение. Недавно к ним присоединились две вполне боеспособные части: 2-й пулеметный полк и 180-й стрелковый.
Все равно перевес был на стороне наступающего корпуса.
Если бы не агитаторы! Язвы умелой пропаганды разлагали части с катастрофическою быстротой. Из мускулистых, дисциплинированных дивизий в несколько дней получался какой-то непристойный студень.
Вскоре движение на Петроград замедлилось, затем остановилось. Князь Гагарин, командир бригады, донес, что в Чеченском полку в качестве большевистского агитатора действует внук легендарного Шамиля.
Отчаяние Крымову было неизвестно. В этот же день он откомандировал двух надежных офицеров на Дон, к атаману Каледину. Он первым понял, что русским, измотанным длительной войнойс Германией, предстоит война еще более жестокая и беспощадная, самая кровавая междоусобица - свои против своих.
Еще весной, наезжая с фронта в Петроград, Крымов несколько раз появлялся в кабинете Корнилова. Разговор шел откровенный. От Временного правительства все ощутимей попахивало гнилью. Как водится, рыба тухла с головы. Тогда много надежд связывалось с «Союзом офицеров». Крымов считал, что достаточно будет махнуть плетью и притопнуть сапогом. Шашек незачем и вынимать!.. Уезжая из столицы, Крымов оставил там «прикомандированного офицера связи», полковника Самарина. Это был человек проверенный, надежный. В течение лета Самарин исправно выполнял свои обязанности. В штаб 3-го Конного корпуса поступала регулярная информация. Крымов, двинув свои дивизии на Петроград, был уверен, что встретит в осажденном городе боевое офицерское подполье. Зажав прогнивший город в эти своеобразные клещи, генерал собирался в считанные дни провести необходимую «санацию». Он мысленно пощелкивал себя по голенищу плеткой. Дел будет совсем немного. Вся беда России в нездоровой голове. Тело и душа ее не были затронуты столичной порчей.
Так он считал, покуда не убедился, что гибельная порча поразила и офицерский корпус. Он посылал своих людей в столицу, снабжал их адресами и деньгами… А что же обнаружилось? «Аквариум», «Вилла Родэ», «Медведь» - вот, с позволения сказать, поля сражений, на которых отличились его посланцызаговорщики. Стыд и срам! Напиваясь в этих кабаках, они выбалтывали много, очень много. Отдел столичной контрразведки во главе с загадочным Мироновым регулярно получал самую секретную информацию о намерениях русских генералов, искавших средств для спасения Отечества.
В тот день, когда генерал Алексеев отправился в Могилев для ареста мятежников, генерал Крымов получил вызов Керенского. Поразмыслив, Крымов ехать отказался. На следующий день в штаб корпуса пожаловал полковник Самарин. Генерал обрадовался верному человеку и накинулся на него с расспросами. Полковник высмеял все опасения Крымова. В Петрограде генералу решительно ничто не угрожает. Его примут с распростертыми объятиями. В самом деле, надо же как-то исправлять создавшееся положение!
Так, значит, все же ехать? И Крымов дал себя уговорить.
План: изъять опаснейшего генерала из самой гущи войск осуществился.
Полковник Самарин приехал на автомобиле. Он усадил Крымова и повез его в Зимний дворец.
Всю дорогу до Петрограда генерал сидел мрачнее тучи. Его точило сожаление, что он поддался уговорам и поехал. О чем советоваться с этим слизняком? Сдать командование? Но, с дру-гой стороны, не стоять же было в самых пригородах столицы до морковкиного заговенья! Ни вперед, ни назад… Корпус разлагался и начинал митинговать.
Ах, как все складывается неудачно!
Самарин довез генерала до Кавалергардского подъезда и остался ждать в автомобиле. Крымов предупредил, что, прежде чем вернуться к корпусу, он намерен заскочить на петербургскую квартиру, к семье.
Настроившись на ожидание, Самарин вытащил портсигар. Внезапно он вытаращил глаза, папиросы посыпались ему на колени. Четверо юнкеров, сгибаясь под тяжестью носилок, вытащили на подъезд грузное тело в генеральском мундире. Полковник узнал Крымова.
Юнкера, проворно управляясь, затолкали носилки с телом в автомобиль. Машина унеслась в Николаевский военный госпиталь.
Самарин опомнился и побежал наверх.
…О том, что произошло в кабинете премьер-министра, рассказывали путано и неохотно. Будто бы Керенский с первых же слов набросился на генерала с гневными упреками, называя его соучастником Корнилова. Не стерпев, генерал размахнулся и закатил обидчику оглушительную затрещину. Тут же в кабинете грохнул выстрел. Керенский выскочил в приемную с безумными глазами. Он вопил, что Крымов от позора и стыда пустил себе пулю в висок, но остался жив…
О попытке самоубийства генерала его жена Мария Александровна узнала из телефонного звонка. Она кинулась на Захарьев-скую, в госпиталь. Ни сына, ни дочери дома не оказалось.
В госпитале Марию Александровну встретили сурово, к мужу не пустили. - Что вы, сударыня? Нельзя-с. Как можно!
–Но он жив, живой? Скажите же!
– Сударыня, пожалуйте к начальству. Мы люди маленькие… сами знаете.
Генерал находился в операционной. Состояние его считали безнадежным. Мария Александровна издали высматривала, как носятся люди в развевающихся халатах. «Господи, помоги!» - молилась несчастная женщина.
Ближе к вечеру к ней вышел усталый человек в белом халате с закатанными рукавами. На груди у него висел квадратик марли. Он почему-то избегал смотреть прямо в глаза.
– Странный выстрел, - произнес он. - Да, странный… Понимаете, края раны совсем не обожжены. Как он мог сам выстре лить в себя с расстояния двух метров? Ума не приложу…
В сознание раненый так и не приходил. К утру он умер.
Загадочность крымовской смерти усилилась от странного распоряжения премьер-министра: хоронить генерала разрешили лишь в 6 часов утра, гроб сопровождали только члены семьи. Непонятно, куда исчезли все документы генерала.
Подвыпивший санитар, увязавшийся на кладбище, по секрету сообщил, что ночью в палату к генералу ворвались три «медицинские еврейки» и сорвали с ран бинты. «Уж оченно они к ним были ненавистны!» Но как это теперь проверить?.. Санитар советовал утешиться тем, что генерала закопают «чинно-благородно» на хорошем месте кладбища, тогда как самоубийц велено хоронить за оградой кладбища. «Это закон. Уж я-то знаю», - бормотал он.
В середине сентября полковник Самарин был намного раньше срока произведен в генералы и отправился в Иркутск командовать войсками округа.
Так было вознаграждено еще одно предательство…
