Луис настоял на своем, и адмирал отпустил его, посоветовав быть как можно осторожнее и несколько раз напомнив, что если с юным графом случится беда, вся вина падет на адмирала. На всякий случай Колумб приказал Санчо сопровождать и охранять Луиса: раз уже рыцарь отправился на поиски приключений, у него должен быть оруженосец!
До сих пор в руках туземцев моряки видели луки да стрелы с тупыми наконечниками, а потому Луис не стал облачаться в кольчугу. Он взял только легкий щит и верный меч, ярость которого испытал на себе не один мавританский шлем. От аркебузы Луис отказался, заявив, что это оружие недостойно рыцаря, а кроме того, совершенно не нужно, так как островитяне пока ведут себя крайне миролюбиво и не заслуживают обидных подозрений. Однако Санчо оказался менее щепетильным и прихватил с собой аркебузу. Не желая привлекать к графу де Льера внимание, а также чтобы избежать разговора, будто он делает ему особые поблажки в нарушение своих собственных строгих приказов, адмирал потребовал, чтобы Луис и Санчо отправились на берег и сели в пирогу лишь за мысом, где их не будет видно, тогда их отсутствие пройдет незамеченным. Подобные предосторожности и таинственность, окружавшая юного графа в продолжение всего плавания, и явились причиной того, что события, о которых пойдет дальше речь, не были занесены в судовой журнал Колумба, а потому ускользнули от внимания историков, почерпнувших из этого документа немало ценных сведений.
Глава XXIII
Сутермейстер
Несмотря на свою природную решительность и равнодушие к опасностям, доходившее почти до безрассудства, Луис почувствовал себя, скажем, не совсем уверенно, когда очутился с одним только Санчо в окружении гаитян. Однако ничего подозрительного не происходило, и скоро он с помощью жестов и нескольких известных ему туземных слов вступил в разговор со своим новым другом Маттинао, обращаясь иногда по-испански и к Санчо, всегда готовому поболтать.
Вместо того чтобы следовать за шлюпкой «Санта-Марии», на которой возвращался посланник великого касика, пирога пошла дальше на восток. По договоренности с адмиралом Луис должен был появиться при дворе Гуаканагари лишь после прихода каравелл, чтобы присоединиться к своим товарищам незаметно, не привлекая к себе внимания.
Наш герой не был бы истинным влюбленным, если бы его не восхитило удивительное зрелище, открывшееся его глазам, когда пирога приблизилась к берегу. Резкий и живописным пейзаж, похожий на средиземноморский, был смягчен влиянием южных широт, которое придавало мысам и скалам волшебное очарование, как солнечная улыбка — женской красоте. То и дело Луис вскрикивал от восторга, и Санчо вторил ему, хотя чувства свои выражал несколько иначе, словно просто считал своим долгом аккомпанировать поэтическим излияниям юного графа.
— Я полагаю, сеньор граф, — наконец заметил матрос, когда бухта, куда должны были войти каравеллы, осталась далеко позади, — я твердо надеюсь, сеньор граф, что ваше сиятельство знает, куда нас везут эти голые кабальеро! Похоже, у них есть какой-то порт на уме, а может, уже на виду: смотрите, как они работают веслами!
— Что-то ты слишком серьезен, друг мой Санчо! Ты чего-нибудь опасаешься? — спросил Луис.
— Если я опасаюсь, дон Луис, то лишь за наследника рода Бобадилья: случись с ним что-нибудь, не сносить мне головы! А мне самому чего бояться? Не все ли мне равно, жениться на принцессе с острова Сипанго, стать приемным сыном великого хана или остаться Санчо с корабельной верфи, простым матросом из Могера? Да ежели мне предложат на выбор — носить куртку и грызть чеснок или ходить голым, зато досыта есть сладкие плоды, — я выберу второе! А вот вы, сеньор граф, вряд ли захотите променять свой замок Льера на дворец здешнего великого касика.
— Ты прав, Санчо. Любой титул зависит от страны, где он дан: кастильский дворянин не станет завидовать гаитянскому касику!
— Особенно после того, как сеньор дон адмирал во всеуслышание объявил, что отныне и навсегда этот государь стал подданным нашей милостивой королевы! — насмешливо подхватил Санчо, подмигивая Луису. — Эти добрые люди даже не подозревают, какую честь мы готовимся им оказать, и меньше всех — его величество касик Гуаканагари!
— Молчи, Санчо, и держи свои соображения при себе! — оборвал его Луис. — Смотри-ка лучше: наши приятели повернули пирогу к устью реки и, похоже, собираются причаливать.
Действительно, туземцы свернули в устье небольшой речушки, но причаливать не стали, а двинулись вверх по течению. Речка эта была неглубока и неширока, однако для легких посудин островитян большего и не требовалось. Она начиналась где-то далеко в горах, занимавших центральную часть острова, и сбегала к океану по веселой живописной долине. Пока пирога скользила между берегами, покрытыми пышной растительностью, Луис обнаружил десятки райских уголков, где бы с удовольствием поселился, разумеется, вместе с Мерседес. И, разумеется, он представлял ее среди всей этой буйной природы одетую в бархат и кружева, как это было в моде у знатных дам.
Еще когда пирога только вошла в устье речки, Санчо показал Луису глазами на целую стайку легких лодок, которые, пользуясь попутным восточным ветром, спускались навстречу им под маленькими парусами. Таких лодок они уже немало встретили по дороге; и все они направлялись к Голубой бухте, чтобы посмотреть на удивительных чужестранцев. Гребцы пироги заметили встречных: судя по тому, как туземцы пересмеивались и перекликались с ними, они спешили туда же.
При самом входе в устье Маттинао достал из складок своего легкого одеяния тонкий обруч из чистого золота и надел его на голову, как корону. Луис понял, что молодой гаитянин был одним из тех касиков, которые платили дань Гуаканагари и вместе со всеми гребцами привстал, чтобы приветствовать Маттинао. По-видимому, владения Маттинао начинались от устья речки и ему уже не нужно было скрывать свое звание. Он перестал грести, сразу обрел величественный вид и попытался завязать с Луисом разговор, насколько позволяли скудные возможности обоих собеседников. Много раз повторял слово «озэма». Судя по тому, как он его произносил, Луис подумал, что это, наверно, имя самой любимой жены Маттинао. Испанцы уже знали, что у касиков могло быть по нескольку жен, в то время как их подданным строжайше запрещалось иметь более одной. Пирога довольно долго поднималась вверх по течению пока не достигла одной из тех тропических долин, где природа казалось, сосредоточила все свои красоты, чтобы показать какой прекрасной и приветливой может быть земля В то же время вековое присутствие человека смягчило дикость первобытного пейзажа и придало ему особое очарование. Подобно тем кто ее населял, долина обладала естественной красотой, еще не испорченной людскими ухищрениями. Даже хижины селения затерявшегося в ее зелени, были по-своему изящны хотя и предельно просты, как вкусы и потребности их обитателей Кругом цвели яркие цветы, и ветви деревьев склонялись под тяжестью ароматных и сочных плодов.
