Правда, они не из трусливых, но в такой шторм даже амазонка может испугаться!
— Они не боятся, сеньор, но я думаю, это потому, что они ничего не понимают. Цивилизованный человек стоит настолько выше этих туземцев, что все они, мужчины и женщины, свято верят в нас и ничего не опасаются. Я только что дал Озэме крест и сказал, чтобы она возложила на него свои надежды.
— Вы правы. Кажется, нам только это и остается!.. Эй, Санчо, когда затихает, держи нос каравеллы как можно ближе к ветру! Каждый дюйм от берега — лишний шаг к спасению! Последовал обычный ответ рулевого, и разговор оборвался. Ярость волн, захлестывавших «Нинью», которая буквально чудом держалась на поверхности океана, требовала полной сосредоточенности всего экипажа.
Так прошла ночь. Когда рассвело, зрелище зимнего шторма оказалось еще страшнее. В тот день солнце так и не выглянуло, туман висел низко и был так густ, что, казалось, само небо опустилось над океаном, покрытым сплошной пеленой белой пены. Вскоре справа по борту был замечен высокий и близкий берег; более опытные моряки сразу узнали скалы Лиссабона. Убедившись, что это действительно так, адмирал приказал повернуть к берегу и идти к устью реки Тахо. До него было недалеко, каких-нибудь миль двадцать, однако необходимость двигаться в бурю по ветру ставила судно в такое положение, что перед ним бледнели все пережитые опасности. Даже враждебное отношение португальцев было забыто или, во всяком случае, отошло на второй план; оставался единственный выбор — гавань или кораблекрушение. Теперь куда больше значил каждый выигранный дюйм!
Сам Висенте Яньес стал к рулю, чтобы следить за ходом судна внимательным и опытным глазом. В такую бурю можно было поставить только самый нижний парус, да и тот пришлось глухо зарифить.
Маленькая каравелла мчалась вперед, подгоняемая штормом. Она то погружалась в бездну, где не было видно ни земли, ни горизонта — лишь грозные стены гигантских валов да тучи над головами, — то словно из безмолвной темной пещеры вылетала навстречу реву и свисту обезумевших стихий. Это были самые опасные мгновения. Когда легкая скорлупка «Ниньи» поднималась на гребень волны, бешеный ветер пытался сбросить ее вниз, и казалось, что следующий вал обязательно накроет каравеллу. Лишь бдительный глаз Висенте Яньеса и твердая рука Санчо каждый раз помогали судну ускользнуть от рокового удара. Однако волны все же перекатывались иногда через палубу с грохотом водопада, так что всей команде пришлось укрыться на корме.
— Теперь все зависит от парусов, — вздохнув, проговорил Колумб. — Если они выдержат, пока мы идем прямо по ветру, мы спасены; когда повернем, будет легче. Но мне кажется, что ветер сейчас слабее, чем ночью.
— Похоже на то, сеньор! Кажется, мы уже подходим к тому месту, которое вы указали.
— Держи вон на тот скалистый мыс. Если нам его удастся обогнуть, мы в безопасности. Если нет, то все найдем здесь могилу.
— Каравелла идет послушно, и я не теряю надежды.
Час спустя земля была уже так близко, что можно было различить людей, суетившихся на берегу.
Бывают мгновения, когда моряки как бы находятся между жизнью и смертью и одинаково ясно видят и то и другое: с одной стороны — крушение и гибель, с другой — желанную безопасность. По мере того как судно постепенно продвигалось все ближе и ближе к берегу, грохот прибоя становился все слышнее. Зрелище валов, разбивавшихся о скалы, внушало ужас. Временами можно было видеть, как целые фонтаны брызг и пены взлетали над камнями и уносились ветром далеко в глубь суши
Лиссабон расположен лицом к лицу с Атлантическим океаном: его не защищают ни острова, ни отмели, да и вообще португальское побережье, пожалуй, самое открытое во всей Европе. Особенно страшны здесь юго-западные штормы, когда волны, разгулявшись на океанских просторах, обрушиваются на берег с ужасающей силой. Но этот шторм был необычен даже для Атлантики. В такое время года океан вообще редко бывает спокоен, а сейчас не успев утихнуть после одной бури, он вновь начинал бурлить под порывами нового шторма, и беспорядочное волнение создавало большую опасность для судов, особенно таких маленьких, как «Нинья».
— Кажется, дело идет на лад, дон Христофор! — воскликнул Луис, когда каравелла приблизилась к мысу на пушечный выстрел. — Еще десять минут такого хода, и мы его обогнем!
— Вы правы, сын мой, — спокойно ответил адмирал. — Но, если нас, не дай боже, выкинет вон на те скалы, от «Ниньи» через пять минут не останется и двух досок… Одерживай, одерживай, добрый Висенте, еще немного, а потом спускайся! Только бы выдержал парус, и мы его обогнем, Луис! Взгляните на берег, и вы увидите, как мы продвигаемся.
— Вижу, сеньор. Но мы идем так близко от мыса, что просто страшно!
— Не бойтесь: самый рискованный курс зачастую самый безопасный. Здесь у берега глубоко, а осадка у нас небольшая.
Все смолкли, затаив дыхание. Каравелла мчалась к мысу с устрашающей скоростью. Полоса клокочущей у скал воды и белой пены приближалась с каждым мгновением. Почти коснувшись ее бортом, «Нинья» птицей пронеслась мимо и через пять минут уже шла к устью Тахо, открывшемуся прямо по курсу. Теперь можно было убрать грот. Все страхи остались позади, моряки знали, что впереди их ждет надежная гавань.
Так завершилось это величайшее в истории плавание. Правда, потом пришлось совершить переход из устья Тахо до Палоса, но расстояние это было ничтожно по сравнению с пройденным, и каравелла пробежала его без всяких происшествий. Колумб осуществил свой необъятный замысел, и его успех перестал быть тайной. Как его встретили в Португалии и о том, что произошло в Лиссабоне, говорить не стоит — все это достаточно известно note 94 . 4 марта он стал на якорь в устье Тахо, а 13-го отплыл, держа курс на Палое. Утром 14-го числа «Нинья» обогнула мыс Сан-Висенте и повернула на восток при легком северном ветре. А 15 марта вскоре после восхода солнца каравелла миновала отмель Сальтес и вошла в родной порт, завершив тем самым беспримерное плавание, продолжавшееся двести двадцать четыре дня.
Глава XXVI
