Матт вздохнул. Ему было нелегко.
— Послушай, моя радость. Вчера ночью мне не следовало тебя целовать. Я был очень пьян, и мне это понравилось, но мне не надо было этого делать. Тебе немало досталось от Ники и без моей добавки.
Имоджин смотрела на проносившийся скутер с приподнятым над водой под углом тридцать градусов носом. Полуденное небо было такого же цвета, что и море, и линию горизонта трудно было различить.
Она резко встала.
— Если ты полагаешь, что прошлая ночь значит для меня нечто большее, чем дружеский поцелуй на сон грядущий, — сказала она, — то очень сильно ошибаешься.
И, отвернувшись, она побежала по берегу в сторону гостиницы.
— Черт, черт, черт, проклятье, — выговорил Матт.
За обедом ее покрасневшие глаза были все время прикрыты огромными темными очками. Она почти не могла есть и клевала с тарелки, как Кейбл. Она старалась не глядеть на Матта, который тоже не ел. Он объявил, что после обеда тоже собирается в Марсель, чтобы проверить сведения, полученные в «Баре моряков» от связного Антуана.
— Мне для одного дня Марселя вполне достаточно, — сказала Кейбл, совершившая успешную экспедицию по магазинам. — Пойду несколько часов посплю. Такая утомительная ночь, дорогой, — добавила она, ласково запуская руку под рубашку Матта. Имоджин стиснула зубы. Ивонн, после поездки к врачу малообщительная и хорошо забинтованная, сказала, что для ее больной ноги солнце слишком жгучее и она бы хотела, чтобы Джеймс вывез ее осмотреть один из находящихся поблизости замков.
— А Имоджин может поехать с нами, — предложил Джеймс, устрашенный перспективой остаться один на один с Ивонн.
— Отличная мысль, дорогая, — сказал Ники, лениво проведя пальцем по щеке Имоджин. — Я подыскал в пяти милях отсюда подходящие корты и сегодня проведу там тренировку. А ты поедешь с Джеймсом и Ивонн. Тебе понравится.
На нем была майка цвета морской волны и белые шорты. Имоджин смотрела, как играют мышцы на его бедрах и плечах, и ей вдруг стало тоскливо из-за того, что она еще недавно так его обожала. Она вспомнила, с каким восхищением наблюдала за ним в тот первый раз на корте. Теперь же, хотя она все еще отдавала должное его красоте, он уже для нее ничего не значил. Быть может, когда-нибудь и Матт станет ей так же безразличен?
«Я излечилась от Ники, — грустно подумала она, — Теперь мне надо оправиться после болезни».
Потом, когда Кейбл пошла вздремнуть, а Ники и Матт отбыли по своим делам, она вдруг почувствовала, что не сможет наблюдать, как всю вторую половину дня Ивонн будет изводить Джеймса своими жалобами, и сказала им, что хочет прогуляться одна.
Было очень жарко. Она вышла из города на горную тропинку, начинавшуюся с невысоких ступеней между бело-красными дачными коттеджами. Дальше она вела на утесы, к зарослям дикого вереска, напоминавшим те, что покрывали ее родные торфяники. Внизу сверкало море, воздух был напоен чудесной сладостью дикой лаванды и чебренца, к которой примешивался острый запах моря. Если бы только рядом был Матт, все было бы великолепно, но она не должна о нем думать.
Тропа раздвоилась. Она пошла по дорожке, круто спускавшейся вниз. Дойдя до берега, Имоджин вся покрылась потом: ей пришлось спускаться по зазубренным красным камням, горячие и острые края которых чувствовала даже сквозь подошвы сандалий. Она сняла сарафан, разулась и в своем бикини нырнула в прохладную зеленую воду, надеясь немного освежиться. Она поплыла от берега и все время думала, не заплыть ли ей еще дальше. Но говорят, что тонущий видит перед собой всю свою прошлую жизнь, а у нее последние четыре месяца были слишком болезненными, чтобы согласиться вновь их пережить.
Немного поплескавшись, она подплыла к ближайшему проходу между скалами и взобралась на камни, чтобы передохнуть. Вдруг до нее донеслись звуки голосов, она обогнула скалу и увидела красивую полоску уединенного пляжа, где отдыхала одна семья. Темноволосый и черноглазый ребенок в розовой панамке бесцельно стучал по земле красной лопаткой, наблюдая, как его красивые родители искусно возводят ему огромный песчаный замок. На женщине было красное бикини, на мужчине — рубашка и черные брюки. Он, должно быть, спекся на такой жаре.
У Имоджин глаза наполнились слезами. Они казались такими дружными и счастливыми. Ей на мгновение представилась картина: она и Матт смеются и строят из песка замок для своего загорелого светловолосого младенца.
Ребенок неуверенно встал на ноги и заковылял в сторону скал, что были ярдах в двадцати от нее. Он был такой красивый, толстый и загорелый, что ей захотелось его окликнуть. Родители, увлеченные своим занятием, не заметили, как он отошел. Мужчина, ползая на коленях, одной рукой прорывал вокруг замка ров, проделывал проход под мостом, а в другой держал песок. Женщина со смехом наклонилась над ним, чтобы оценить его работу. Вдруг мужчина повернулся, посмотрел на нее, а потом неожиданно поцеловал. Она сначала поборолась с ним немного, после чего ответила ему тем же. Имоджин отвела от них взгляд. Мир похож на Ноев ковчег, все — парами, все друг друга любят. Все кроме нее. Она посмотрела в сторону ребенка и закричала от ужаса. Он покачивался на самом краю скалы, смотрел оттуда вниз на воду, из которой выступали покрытые водорослями другие, более острые скалы. В следующее же мгновенье он потерял равновесие и упал вниз.
Имоджин издала вопль.
— Он упал в воду! — кричала она ничего не понимавшей чете. — Vita, vita! — она пыталась вспомнить свой школьный французский: — Il а tombe![20]
Застыв от ужаса, ни один из них не шелохнулся. Единственное, что оставалось, — это нырнуть самой и проплыть вокруг скалы туда, где на воде качалась маленькая розовая панамка. Течение оказалось ужасающе сильным и толкало ее в разные стороны. Нырнув глубже, она стала лихорадочно оглядываться, но не смогла увидеть ничего, кроме густых водорослей и острых скал, обдиравших ей ноги. Она вынырнула, чтобы набрать воздуха, и увидела плывущего в ее сторону мужчину, а за ним — кричащую в истерике мать.
— Ici[21], — позвала она их, отводя от глаз мокрые волосы, — Он там.
И она опять нырнула. Когда она снова вынырнула отдышаться, отец ребенка уже доплыл до нее. Лицо у него было пепельного цвета. Вслед за ним, неистово загребая по-собачьи и продолжая истерически подвывать, приблизилась мать.
Они вновь и вновь ныряли в глубину. Его уже наверняка нет в живых, с отчаянием подумала Имоджин и вдруг между двумя камнями нащупала что-то мягкое. Она стала тянуть, но там все было забито тиной. Она еще раз вынырнула, чувствуя стук в ушах.
— Кажется, он здесь, — выговорила она, брызгая водой. — Я не могу его вытащить.
Набрав побольше воздуха, она нырнула еще раз, и теперь ей удалось схватить ребенка за волосы, потом за одну руку, и когда она почувствовала, что у нее сейчас лопнут легкие, она вытащила его и подняла на поверхность. Глаза у него были закрыты, рот раскрыт.
Стенания матери усилились.
— Помогите мне, — выдохнула Имоджнн и стала судорожно глотать воздух.
Она была совершенно обессилена, ребенок оттягивал ей руки как свинцовый.
Отец взял его, и они вдвоем вынесли его на берег. За ними шла стонущая мать. Они положили ребенка на песок, и мужчина начал сжимать ему грудную клетку.
— Дайте мне, — сказала Имоджин, лихорадочно вспоминая, чему их учили на уроках первой помощи. Прежде всего надо резко отвести ему назад голову, чтобы посмотреть, не забиты ли дыхательные пути. Горло, кажется, свободно. Она нагнулась, приложила губы к его маленькому ослабевшему ротику и стала медленно вдувать в него воздух. Он был холодный и казался безжизненным. У нее было страшное ощущение, что они опоздали. Ныряние настолько обессилело ее, что она сама с трудом дышала. При этом
