была его нянька и один из моих охранников.
Так вот почему та девушка так истерически всхлипывала даже после того, как ребенок пришел в себя, — от страха перед Браганци.
— Служанка вернулась в дом и пыталась сделать вид, что ничего не произошло. По счастью, другой из моих людей все видел через бинокль из дома. Он не мог вам помочь, потому что вы были далеко. Когда он подошел, вас уже не было. Он сказал, что вы проявили удивительную для вашего юного возраста смелость и присутствие духа.
— Ну что вы, — прошептала Имоджин. — Любой бы это сделал.
— Но они этого не сделали. Если бы не вы, мадемуазель, ребенок бы умер. Я вам обязан своей вечной благодарностью.
— Что вы… — снова пробормотала она, водя подошвой по мостовой. — Как он сейчас?
— Слава Богу, в порядке. Был врач и еще один специалист. Герцогиня места себе не находила, но они заверили ее, что все хорошо. Рики теперь спит. Конечно, герцогиня еще не отошла от потрясения, но ей бы очень хотелось вас видеть.
— О, это не обязательно. То есть… — в ужасе от такой перспективы, запинаясь проговорила Имоджин.
— Пожалуйста, мадемуазель. Это так много для нее значит. Она желает лично поблагодарить вас. У меня здесь машина. Могу ли я довезти вас до дома?
Имоджин умоляюще посмотрела на Матта, но он трясся от смеха.
— Ты темная лошадка, дорогая.
— Почему ты нам не рассказала? — спросил Ники.
— Вероятно, мы ее не спрашивали, — сказал Матт.
— Хорошо, я поеду, — сказала Имоджин, обернувшись к Браганци.
— Чудесно! — Браганци повернулся и поднял руку. Только тут Имоджин заметила татуировку на его толстых мускулистых руках. В следующее мгновение к ним плавно подъехала черная машина длиной, казалось, во весь пляж.
Шофер вышел и открыл им дверцы. Оказавшись внутри, Имоджин почувствовала себя Ионой в чреве кита. Она не была уверена, что когда-нибудь вновь увидит остальных.
— Где вы научились приемам первой помощи? — спросил Браганци, когда машина поднималась по холму. — Вы медицинская сестра?
Имоджин рассказала ему, что работает в библиотеке и там кому-то надо было ходить на курсы первой помощи.
— Тогда я страшно ворчала, мне все это до смерти надоело, но теперь я рада, что этим занималась.
— А мы тем более, мадемуазель. Могу ли я сказать вам кое-что теперь, пока мы наедине? Возможно, вы немного знаете про герцогиню и меня?
Имоджин кивнула.
— Когда она оставила Англию, чтобы приехать ко мне, ей пришлось оставить там и своих детей. Понимаете, меня не считают подходящим для них отчимом. Не позволяется им и навешать нас, хотя мы сражаемся за это со двором. Камилла скучает по детям, правда, не показывает этого. Так что вся ее любовь перешла на маленького Рики. Она родила его поздно. Для нас обоих — поздно. Он — как это говорится? — осенний цветок? Ей теперь сорок три. Когда она рожала Рики, то едва не умерла, и врачи настояли на операции. Так что мы оба с ней больше не можем иметь детей. Теперь вы можете понять, что для нас обоих значит Рики, и что вы для нас сделали, спасши ему жизнь.
Имоджин увидела, что его черные глаза наполнились слезами, и поняла, что больше не боится его.
— Как вы меня разыскали?
— У меня есть, как это говорится, безупречная шпионская система.
Перед встречей с герцогиней Имоджин сильно нервничала. Но стоило ей увидеть ее приятное лицо с сияющими серыми глазами, все еще покрасневшими от слез, как все ее страхи исчезли.
Герцогиня быстро подошла к Имоджин, взяла ее за руки, поцеловала в обе щеки и сказала дрожащим голосом:
— Даже не знаю, как вас благодарить.
Она была так приветлива, естественна, так полна благодарности, что через несколько минут Имоджин, которой уже подали большой стакан виски, почувствовала, что действительно сделала доброе дело. Они сидели на террасе, дружески болтали о том о сем, вдыхая густой аромат душистого табака и других цветов. Потом они встали и прошли в голубую детскую комнату, чтобы посмотреть на спящего в своей кроватке маленького Рики. Теперь его щеки немного порозовели, черные волосы закрывали лобик. Герцогиня подошла к нему на цыпочках, поправила белье, подушку и, прикоснувшись рукой к его лбу, проверила, нет ли у него жара.
— Он выглядит намного лучше, — сказала Имоджин.
— Да, правда? Врач сказал, что не о чем беспокоиться, но я все еще проверяю.
Когда они спустились в гостиную, Имоджин заметила на стене картины Пикассо, Матисса и Модильяни.
— Все в порядке, дорогая? — спросил Браганци, взяв герцогиню за руку.
Он был, вероятно, дюйма на три-четыре ниже ее, но благодаря широким плечам и силе своей натуры казался человеком, оберегающим какой-то чрезвычайно хрупкий предмет.
— Мисс Броклхерст, должно быть, проголодалась. Поедим сейчас?
— Да, конечно. Как же это я! — и улыбнувшись, герцогиня спросила у Имоджин: — Вы ведь у нас останетесь? Мы здесь видим так мало людей, и я хотела так много спросить у вас о вашем отдыхе и про Англию.
— Но вы, должно быть, сильно переутомились после такого потрясения, — пробормотала Имоджин, испугавшись, что за столом ее манеры будут недостаточно герцогскими. Но они ее все же уговорили, и она почувствовала, что ей до смерти хочется есть. Все ее тревоги по поводу своих манер рассеялись, когда она увидела, как Браганци набросился на еду, словно изголодавшаяся собака динго. Он упирался локтями в стол, с полным ртом пил вино большими глотками, ковырялся в зубах.
Были поданы какая-то заливная рыба и очень вкусный цыпленок. Заметив, что герцогиня и Браганци обсасывают кости, Имоджин решила, что вполне может делать то же самое.
— А с кем вы сюда приехали? — спросила герцогиня.
— Его зовут Ники Бересфорд.
— Теннисист? О, он бесподобен. Я так часто восхищалась им в Уимблдоне.
— А он считает, что вы великолепны, — сказала Имоджин, и при этом рот у нее был полон жареной картошкой.
— Как мило, — герцогиня была явно довольна. — Значит, вы оба замечательно отдыхаете?
— Полагаю, что так, — сказала Имоджин.
— Вы говорите это как-то не очень уверенно, — заметил Браганци. — А чем мистер Бересфорд занимался, оставив вас одну в такой жаркий летний день?
— Он, ну, по правде сказать, с ним очень скучно, — неуверенно проговорила Имоджин, хотя ей очень хотелось сказать правду.
— Давайте, — подбодрила ее герцогиня. — Мы с Энрико так мало интересного здесь слышим.
И она выложила им всю эту скверную историю:
— Мы приехали сюда компанией. Но еще до отъезда из Лондона стало ясно, что Ники влюбился в другую девушку.
— А она приехала с другом?
— Да. Его зовут Мэтью О'Коннор.
— Он журналист, верно? И очень хороший, — сказала герцогиня. — Когда мне попадаются английские воскресные газеты, я всегда читаю его материалы.
— Он ужасно милый, — призналась Имоджин, покраснев.
— Так почему бы вам не поменяться? — сказала герцогиня.
