— Мы пойдем по следу Фитцпатрика, — сказал Стоун. — Но только из Сан-Диего, а не из Вашингтона. Подыщем причину, такую, чтобы его действительно захотели отозвать из отпуска. Что-нибудь сверхчрезвычайное, секретное, что является проблемой самой базы, и больше ничьей.
— Не хотелось бы повторяться, — сказал капитан, — но я так и не понимаю, куда вы клоните. Для начала — к кому нам следует обратиться?
— К одному из ваших коллег, капитан. Это — важная птица. Военный атташе в Мельмере.
— Где?
— В американском посольстве в Бонне. Он — один из людей “Аквитании”. Он солгал, когда им это потребовалось, — сказал Стоун. — Фамилия его Уошбурн. Майор Энтони Уошбурн четвертый.
Переговорный пункт размешался в одном из холлов административного здания. Это была большая прямоугольная комната с кабинками, встроенными в три стены, — по пять кабинок в каждую — и высокой стойкой в центре, за которой сидели четыре женщины-телефонистки, говорящие каждая не менее чем на двух языках. Справа и слева от входа лежали на полках справочники основных городов Европы и их пригородов, рядом — ручки и листки бумаги для записи. Процедура совершенно обычная: передаешь листок с выписанным номером телефонистке, оговариваешь оплату — наличными, кредитными карточками или за счет абонента — и тебе указывают кабину. Очереди нет — полдюжины кабин пусты.
Джоэл выписал из парижского справочника номер телефона юридической конторы Маттильона и отнес его телефонистке, предупредив, что будет расплачиваться наличными. Его направили в кабину номер семь и попросили подождать звонка. Он с облегчением вошел внутрь: любое закрытое пространство, будь это туалет или стеклянная будка, были для него приятнее открытого обзора. Он чувствовал учащенное биение сердца, оно чуть было не разорвалось, когда раздался звонок.
— Saint Pierre, Nelli et Mattillon [92] , — проговорил женский голос в Париже.
— Мсье Маттильона, пожалуйста, s’il vous platt.
— Votre… [93] — Женщина, по-видимому, поняла, какие адские муки доставляет американцу французская речь, и заговорила по-английски: — Как доложить, кто его просит?
— Его друг из Нью-Йорка. Он поймет. Я — его клиент.
Рене действительно понял. После нескольких щелчков послышался его напряженный голос.
— Джоэл? — прошептал он. — Я ничему не поверил.
— И правильно, — сказал Конверс. — Все это — неправда: и о Женеве, и о Бонне, неправда даже то, что ты им сказал. Ко всем этим убийствам я не имею никакого отношения, а что касается Парижа — все произошло чисто случайно. У меня были все основания полагать — и думаю, так оно и было, — что этот человек доставал пистолет.
— Но, дружище, почему ты в таком случае не остался на месте?
— Потому что они хотели остановить меня. По крайней мере, я так считал и не мог этого допустить. Не перебивай меня… В “Георге V” я ушел от ответа на твой вопрос, но думаю, что ты это понял, хотя великодушно не стал уличать меня во лжи и оказал мне помощь. И тебе не о чем сожалеть заверяю тебя честным словом, честным словом вполне нормального человека. Бертольдье в тот же вечер пришел ко мне в номер, мы поговорили, и он ударился в панику. Шесть дней назад я виделся с ним в Бонне, только на этот раз все было по-иному. Ему было приказано прибыть туда вместе с другими весьма могущественными людьми — двумя генералами и одним бывшим фельдмаршалом. Рене, это — заговор, международный заговор, и они способны осуществить его. Ими завербованы главные военные чины по всей Европе, Средиземноморскому побережью, в Канаде и США. Нет никакой возможности определить, кто с ними, кто — нет, а сейчас совсем не то время, когда можно позволить себе ошибку. В их распоряжении миллионные средства, склады боеприпасов и военного снаряжения, готовые к отправке, когда пробьет их час.
— Их час? — перебил его Маттильон. — О чем ты говоришь?
— Погоди, — не дал себя перебить Джоэл. — Они поставляют оружие и взрывчатку всевозможным маньякам: террористам, провокаторам, просто сумасшедшим, их цель — дестабилизация путем насилия. Она поможет им взять власть в свои руки. В настоящий момент они разносят на куски Северную Ирландию.
— Значит, все это безумие в Ольстере?… — прервал его француз. — Все эти ужасы…
— Все это спровоцировано ими! Но это — только пробный шар. Они заслали пока только одну партию оружия из Штатов — чтобы доказать себе, что они способны сделать это! Но Ирландия для них — всего лишь испытательный полигон, что-то вроде тренировки. Настоящий большой взрыв должен произойти в ближайшие дни, максимум — через несколько недель. Мне необходимо пробиться к тем, кто способен остановить их. Но мертвым мне этого не сделать! — Конверс на мгновение приостановился, чтобы перевести дух, не позволяя, однако, Маттильону перебить себя. — Именно по следу этих людей я и шел, Рене. Я искал
— Но почему именно ты?
— Все это началось в Женеве — с Холлидея, того человека, которого там застрелили. Он был убит их наемниками, но до этого успел обратить меня в свою веру. Ты спрашивал о Женеве, но в ответ я солгал тебе, теперь ты знаешь правду…
И ты или поможешь мне, или хотя бы попытаешься помочь, либо не станешь этого делать. Не ради меня — сам по себе я ничего не значу, — а ради того, во что я оказался втянутым. А я был именно втянут — теперь я это прекрасно понимаю. Но я видел их, разговаривал с ними, и все они так логичны, так убедительны, черт бы их побрал, что вполне могут повернуть Европу к фашизму; они создадут военную федерацию, прародительницей которой станет моя страна, потому что все это началось именно в ней — в Сан-Франциско, человеком по фамилии Делавейн.
— Неужели Бешеный Маркус из Сайгона?
— Да, да, он жив и здоров, пребывает в Пало-Альто и нажимает на кнопки во всех частях земного шара. Он все еще магнит, и они липнут к нему, как мухи к свинье.
— Джоэл, а ты… ты-то сам… в порядке?
— Как видишь, Рене. Я снял паршивые часы с человека, который охранял меня, — явный параноик, но он тем не менее относился ко мне вполне прилично, — на часах есть секундная стрелка. У тебя имеется тридцать секунд на то, чтобы продумать все, что я тебе сказал, а потом — я просто повешу трубку. Итак, мой старый друг, двадцать девять секунд.
Прошло десять секунд, и Маттильон заговорил:
— Безумный человек не в состоянии дать столь обстоятельное объяснение и столь точное. Не употребляет он и таких слов, как “Прародительница”, — их нет в его словарном запасе… Может быть, я безумен, но то, о чем ты говоришь, ей-богу, очень подходит к нашим временам, и что еще я могу добавить? Кругом сплошное безумие!
— Мне необходимо вернуться живым в Штаты, в Вашингтон. Я знаю там людей. Если мне удастся пробиться к ним и показать им себя таким, каким я являюсь на самом деле, они выслушают меня. Ты можешь помочь?
— У меня есть связи на Ke-д’Орсе. Можно обратиться туда.
— Нет, — упрямо возразил Конверс. — Там знают, что мы друзья. Одно слово не тому человеку — и тебя убьют. И что еще важнее, прости за резкость, ты поднимешь тревогу. А этого мы себе позволить не можем.
— Хорошо, — сказал Маттильон. — В Амстердаме есть человек — не спрашивай, откуда я его знаю, — который занимался такими вещами. Думаю, у тебя нет паспорта.
— Есть, но не мой. Паспорт немецкий. Я взял его у стражника, который намеревался пустить мне пулю в лоб.
— Ну, тогда я уверен, что он не сможет подать официальное заявление властям об утрате паспорта.
— Нет, не сможет.
— Но в душе-то ты и в самом деле вернулся в прошлое, не так ли, друг мой?
