— Что и говорить, ты подготовлен к такому лучше остальных.
— Не думаю, что кто-то может быть готов к этому… Но теперь все в прошлом. Ну а как ты? Как дела?
Маттильон покачал головой, изобразив на своем суровом, обветренном лице полное отчаяние.
— Франция — самый настоящий сумасшедший дом, но мы умудряемся оставаться на плаву. Из месяца в месяц выдвигаются все новые и новые планы, проектов теперь столько, что их не уместить на полках архитектурных ведомств, но авторы их вцепляются друг другу в горло во всех правительственных коридорах. Суды полны исков, и наше дело процветает.
— Рад это слышать. — Официант принес заказ, и оба они только молча кивнули ему. Маттильон не отрываясь смотрел на Конверса. — Нет, я действительно рад за тебя, — продолжил Джоэл. — Мы ведь там у себя питаемся всякими слухами.
— Потому ты и оказался в Париже? — Француз испытующе вгляделся в Джоэла. — Наслушался историй о нашем пресловутом подъеме и махнул сюда? Ну что ж, ничего особенного, как ты понимаешь, не происходит, все сильно смахивает на прежнее. До поры до времени. Большинство частных предприятий открыто финансировалось правительством. И естественно, государственные чиновники оказались неспособными управлять ими, боюсь, что теперь нам придется за это расплачиваться. Именно это и беспокоит тебя, а вернее, твоих клиентов?
Конверс сделал небольшой глоток.
— Нет, я здесь совсем по другой причине.
— Я вижу, ты чем-то встревожен. Пустой болтовней меня не обмануть. Уж слишком хорошо я тебя знаю, так что выкладывай начистоту: почему это так “важно”. Именно это слово ты употребил в телефонном разговоре.
— Сказать-то сказал, но, пожалуй, это сказано слишком сильно. — Джоэл допил содержимое стакана и потянулся за сигаретами.
— Нет, друг мой, по глазам вижу, что темнишь. Да и взгляд У тебя озабоченный.
— Ну уж не знаю, что ты разглядел в моих глазах. Как ты сам заметил, я просто устал. Целый день с одного самолета на другой, а тут еще эти чертовы задержки. — Он взял зажигалку, но ему пришлось дважды щелкнуть ею, пока появился огонек.
— Мы болтаем всякую ерунду. В чем дело? Конверс наконец прикурил и, стараясь придать своему голосу самое невинное звучание, спросил:
— Ты знаешь частный клуб под названием “Непорочное знамя”?
— Знаю, но я в него не вхож, — посмеиваясь, ответил француз. — Я был всего лишь молоденьким жалким лейтенантиком, прикомандированным к юридической службе, в задачу которой входило придать видимость законности тому, что мы там вытворяли. Вот именно — только видимость. Убийство у нас считалось легкой провинностью, а насилие и вообще поощрялось. “Непорочное знамя” — прибежище ее les grands militaires [7] и тех, кто достаточно богат и достаточно глуп, чтобы выслушивать, как они трубят о своих подвигах.
— Мне нужно встретиться с человеком, который приезжает туда обедать три или четыре раза в неделю.
— А почему бы тебе просто не позвонить ему?
— Он меня не знает и не должен знать, что я хочу с ним встретиться. Все должно произойти как бы случайно.
— Да? Так решили “Тальбот, Брукс и Саймон”? Что-то не похоже на них.
— Совершенно справедливо. Но нам приходится иметь дело и с теми, с кем не хотелось бы его иметь.
— А-а… Значит, нечто вроде миссионерской работы. И кто же этот человек?
— Обещаешь сохранить это в тайне? Никому ни слова, понимаешь?
— А разве я болтлив? Если человек этот связан с нашей фирмой, я честно скажу, чтобы ты не рассчитывал на мою помощь.
— Справедливо. Речь идет о Жаке Луи Бертольдье. Маттильон высоко поднял брови, и на этот раз изумление его не было притворным.
— Его императорское величество во всем его великолепии, — тихо рассмеялся француз. — И горе тем, кто думает иначе. Ты начинаешь с верхнего эшелона, так, кажется, говорят у вас в Нью-Йорке. Мы не ведем с ним дел. И вообще, мой друг, он не из нашей команды. Тоже ваше выражение.
— А почему?
— Он вращается в кругу святых и воителей. Воителей, которые могли бы оказаться канонизированными, и святых, вполне достойных быть воинами. Кто рискнет вмешиваться в их дела?
— Ты хочешь сказать, что его не воспринимают всерьез?
— О нет! Он воспринимается очень серьезно теми, у кого есть время и желание штурмовать абстрактные вершины. Он — столп, Джоэл, неколебимый монумент, триумфальная колонна, высеченная из мрамора. Его считали де Голлем, но только не способным на уступки, и многие говорят о нем с ностальгией.
— А сам ты что скажешь на все это?
Маттильон нахмурился, а потом с чисто галльским легкомыслием пожал плечами:
— Трудно сказать. Бог свидетель — страна нуждалась в сильной личности, и очень может быть, что именно Бертольдье мог бы вывести ее на более правильный курс, но время было неподходящим. Елисейский дворец превратился в подобие императорского двора, всем надоели королевские эдикты и имперские проповеди. Теперь, правда,
— А его связь с ОАС? С салановцами в Алжире? Они ведь полностью дискредитировали себя и считаются национальным позором.
— Подобная трактовка нуждается сейчас в пересмотре, это, хотя и неохотно, признают даже самые ярые интеллектуалы. Учитывая то, что происходит сегодня в Северной Африке и на всем Ближнем Востоке, события во французском Алжире Бертольдье, пожелай он того, мог бы использовать в качестве козырной карты. — Маттильон умолк, задумчиво потирая подбородок. — А если так, то с чего бы, скажите на милость, “Тальботу, Бруксу и Саймону” чураться Бертольдье? Не отрицаю, в глубине души он ярый монархист, но одновременно он считается и олицетворением чести. Он величествен и даже помпезен, но, исходя из всего сказанного, вполне приемлем как ваш клиент.
— Просто до нас докатились кое-какие слухи, — сказал тихо Конверс, в свою очередь пожимая плечами в знак своего якобы пренебрежительного отношения к слухам.
— Бог мой, но не о женщинах же идет речь? — со смехом воскликнул Маттильон. — Господи, когда же вы, американцы, повзрослеете?
— Нет, дело не в женщинах.
— А в чем же?
— Ну, скажем так — некоторые его деловые связи, знакомства.
— Полно, Джоэл. Человеку ранга Бертольдье, конечно, следует строго выбирать деловых партнеров, но знакомства?… Стоит ему где-нибудь появиться, как все наперебой начинают набиваться ему в друзья, а кое-кто и выдает себя за такового без всяких оснований.
— Вот тут-то нам и хотелось бы кое-что уточнить. Я намереваюсь в его присутствии упомянуть вскользь несколько имен и проследить за его реакцией.
— Логично, в этом есть смысл. Так вот — я могу помочь тебе и обязательно помогу. Завтра же мы пообедаем в этом клубе и если потребуется, то и послезавтра. Сейчас середина недели, и Бертольдье наверняка сегодня-завтра там появится. Если дело не выгорит, придумаем еще что-нибудь. Время терпит.
— Но ведь ты туда не вхож?
— Верно. Но я знаю того, кто с восторгом распахнет перед нами двери этого клуба, можешь не
