сомневаться.
— А почему?
— Он готов говорить со мной когда и где угодно. Он ужасная зануда и, вынужден тебя огорчить, почти не знает английского, кроме таких слов, как “взлетная полоса”, “перехожу на прием”, “маневр уклонения” или “уклонение от маневра” — не помню точно, — “шестая полоса”, “посадочная площадка” и прочих столь же невразумительных фраз.
— Он — летчик?
— Он осваивал первые “миражи”, и, должен признать, делал это великолепно, а теперь никому не дает забыть об этом. Я буду у вас переводчиком. Это, по крайней мере, избавит меня от необходимости поддерживать разговор. Ты разбираешься в “миражах”?
— Реактивный самолет — это реактивный самолет, — отозвался Джоэл. — Бери на себя и пошел, в чем там еще разбираться?
— Вот-вот, именно так он и выразился однажды: “Бери, говорит, на себя и иди”. Я подумал, он толкует об уборке гаража.
— А почему это он так любит разговаривать с тобой? Насколько я понимаю, он является членом этого клуба.
— Один из его завсегдатаев. Мы представляем его интересы в совершенно безнадежном иске к самолетостроительной фирме. У него собственный реактивный самолет, на котором он умудрился потерять ногу при вынужденной посадке.
— Бедный парень.
— Заклинило дверь. Он не смог катапультироваться, когда скорость была самой подходящей для этого.
— Забыл нажать нужную кнопку.
— Он утверждает, будто нажал.
— Там минимум два дублирующих устройства, а кроме того, и ручное управление, все это есть даже на тех колымагах, которые вы гордо именуете самолетами.
— Все это нам не раз разъясняли. Но дело здесь, как ты понимаешь, совсем не в деньгах — он сказочно богат. Проигрыш дела поставил бы под сомнение его способность управлять самолетом, да еще в таком возрасте.
— При перекрестном допросе у него будут большие сложности. Полагаю, ты предупредил его об этом.
— Очень деликатно. К этому мы его все время подводим.
— И дерете с него солидный гонорар за каждую консультацию?
— Мы спасаем его от него самого. Поведи мы себя с грубой прямотой, он отказался бы от наших услуг и обратился бы к кому-то менее принципиальному. Кто еще возьмется за такое дело? Авиазавод принадлежит сейчас государству, а оно-то уж не раскошелится.
— Это точно. А как ты объяснишь ему мое появление в клубе?
— Боевой летчик в прошлом и отличный адвокат в настоящем, ты можешь провести полезную для него экспертизу. Неплохо, если “Непорочное знамя” произведет на тебя должное впечатление. Я выдам тебя за эдакого небесного Аттилу. Подходящая роль?
— Едва ли.
— Но ты сумеешь ее сыграть? — спросил француз. Вопрос этот задан был всерьез. — Учти, это единственная возможность познакомиться с Бертольдье. Мой клиент не просто знаком с ним, они настоящие друзья.
— Будет выполнено.
— Твое пребывание в плену тоже может помочь делу. Если, увидев входящего Бертольдье, ты выразишь страстное желание быть представленным ему, будет трудно отказать бывшему страдальцу.
— Я не стал бы особенно нажимать на это обстоятельство, — заметил Конверс.
— Почему?
— Стоит навести справки, и тут же выяснится, что я совсем не то, за что себя выдаю.
— Да? — Брови Маттильона в удивлении снова поползли вверх. — О случайных знакомых, которые называют несколько случайных имен, справок не наводят.
— Ты полагаешь? — Недовольный собой, Джоэл отодвинул стакан, понимая, что любые объяснения только усугубят его оплошность. — Извини, это просто инстинктивная реакция. Ты ведь знаешь, я не люблю разговоров на эту тему.
— Да, конечно, просто я упустил это из виду. Извини, пожалуйста.
— Кстати, мне не хотелось бы фигурировать под своей на стоящей фамилией. Ты не возражаешь?
— Ты же миссионер, а не я. И как же мы представим тебя? — Теперь француз смотрел на Конверса довольно строго
— Это не играет роли.
Маттильон прищурился.
— А что, если мы воспользуемся фамилией твоего патрона Саймона? По-французски это звучит “Симон” и может произвести на Бертольдье благоприятное впечатление. Был такой герцог Сен-Симон, который оставил описание французского двора — Анри Симон. А в Штатах наверняка найдется не менее десятка тысяч генри саймонов, адвокатов.
— Пусть будет Саймон.
— И еще, мой друг. Все ли ты сказал мне? — спросил Рене как можно небрежнее. — Все, что ты счел нужным?
— Все, — ответил Джоэл, сохраняя каменное лицо. — Давай еще выпьем.
— Пожалуй, хватит. Уже поздно, а моя нынешняя жена страшно убивается, когда простывает обед. Кстати, она отличный кулинар.
— Счастливчик.
— Точно. — Маттильон допил, поставил стакан на стол и как бы невзначай заметил: — Такой же была и Валери. Никогда не забуду жареной утки, которой она потчевала нас в Нью-Йорке. Что-нибудь слышал о ней?
— И слышал, и видел, — отозвался Конверс. — В прошлое месяце мы завтракали вместе в Бостоне. Выписал чек на алименты. Кстати, ее картины начали раскупаться.
— Я никогда не сомневался, что так оно и будет.
— Она сомневалась.
— И зря… Мне всегда очень нравилась Валери. Если увидитесь, передай ей мой самый горячий привет.
— Спасибо, обязательно.
Маттильон поднялся из глубокого кресла, и глаза его снова потеплели.
— Прости меня, я часто думал — вы были такой… подходящей парой, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Думаю, что понимаю. И обязательно передам ей от тебя привет.
— Спасибо за выпивку. Утром позвоню.
“Непорочное знамя” вполне могло бы привидеться пацифисту в кошмарном сне. Стены, обшитые темными деревянными панелями, были увешаны фотографиями и списками отличившихся в боях вперемежку с медалями — красные ленты, золотые и серебряные кружочки на черном бархате, отражая свет привлекали внимание тех, кто рассматривал картинки, илпюстрирующие историю двух столетий героических побоищ. Пожелтевшие от времени гравюры постепенно уступали место фотографиям; лошади, повозки и сабли сменялись мотоциклами танками, самолетами и самоходными орудиями, но отображаемые на них сцены не претерпевали особых изменений, тематика их оставалась прежней. Страданию здесь не было места, только воинственные позы и соответствующее выражение глаз, свидетельствующее о настроении героев. Здесь не было убитых, людей с оторванными конечностями или просто искаженных ужасом лиц — только сильные и суровые люди, разные и все же похожие, застывшие с выражением полной готовности на лице.
