— Наоборот, снимая номер, он предъявил документы.
— Удивительная глупость, — сказал изумленный англичанин. — Или крайняя самоуверенность, — добавил он, теперь его тон изменился. — А может быть, это симптоматично? Никто не смеет коснуться его.
— Unsinn! [49] Это не так.
— Почему?
— Он встречался с Перегрином, послом. Там был наш человек. Перегрин хотел задержать этого Фитцпатрика и силой доставить в посольство. Но произошло неожиданное осложнение, и он удрал.
— Значит, наш человек не справился со своей задачей.
— Возникло непредвиденное препятствие. Какой-то Schauspieler, актер. Перегрин отказался обсуждать этот инцидент. Он вообще ничего не говорит.
— Следовательно, никто не смеет тронуть этого офицера из Калифорнии, — сделал вывод Лондон. — И на то есть веские причины.
— Какие?
— Он — зять Престона Холлидея.
— Женева! Mein Gott! [50] Они вышли на нас.
— Кто-то о чем-то догадывается, но существенной информации у него нет. Тут я согласен с Пало- Альто, а он согласен с нашим специалистом в Моссад, да и с Абрахамсом тоже.
— С евреем? И что этот еврей говорит? Что он вообще говорит?
— Он утверждает, что этот Конверс агент, заброшенный Вашингтоном.
— Ну и что же вам еще надо?
— Он не должен покинуть ваш дом. Вам будут даны особые инструкции.
Заместитель государственного секретаря Брюстер Толланд, совершенно вышибленный из колеи, повесил трубку и обессиленно откинулся в кресле, затем стремительно протянул руку и принялся набирать новый номер.
— Чесапик, — произнес в трубке женский голос. — Ваш код, пожалуйста?
— “Шесть тысяч”, — сказал Толланд. — Соедините меня с восьмым отделом консульского управления.
— Для связи с восьмым отделом нужно назвать…
— “Плантагенет”, — прервал заместитель госсекретаря.
— Сию минуту, сэр.
— Что новенького, “Шесть тысяч”?
— Кончайте треп, Гарри, это — Брюс. Что вы там, в Бонне, проворачиваете за нашей спиной?
— Насколько мне известно, ничего.
— И вам все известно?
— Нет, но это — истинная правда. Вы в курсе всего, что у нас делается. Только вчера утром я читал сводку по ФРГ и наверняка запомнил бы, если бы что-нибудь делалось в обход нас.
— Вы-то, может, и запомнили, но, если что-то делается в обход меня, я мог бы об этом и не узнать.
— Правильно, но я бы все равно предупредил вас, хотя бы для того, чтобы вы случайно не вмешались, вы же это знаете. А в чем проблема?
— Только что я имел крайне неприятный разговор с одним очень сердитым послом, который свободно может связаться со своим старым другом в Белом доме.
— Перегрин? А какие у него проблемы?
— Если это не вы, значит, кто-то ловко маскируется под консульское управление. Перегрин вбил себе в голову, что проводится негласная проверка посольства — его посольства — и что проверка эта каким-то образом связана с военно-морским флотом.
— Военно-морским?… Полное идиотство, не вижу в этом никакой логики! Разве Бонн — порт?
— С некоторой натяжкой.
— Что-то я не слыхал, чтобы “Бисмарк” или “Граф Шпее” ходили по Рейну. Нет, это исключается, Брюс. В этой сфере у нас нет никаких интересов и не будет. У вас есть какие-нибудь имена?
— Да, одно, — ответил Толланд, глядя на торопливые пометки в блокноте. — Адвокат по имени Джоэл Конверс. Кто он такой, Гарри?
— Клянусь Богом, впервые о нем слышу. А при чем здесь флот?
— Там есть еще один человек, называет себя главным юристом крупной морской базы, в чине капитана третьего ранга.
— Называет себя?
— Незадолго до этого он выдавал себя за военного атташе, работающего в посольстве.
— Похоже, где-то разбежались обитатели сумасшедшего дома.
— Это совсем не смешно, Гарри. Перегрин — не дурак. Возможно, он назначен на этот пост лично президентом, но он чертовски хорош на своем месте и при этом весьма энергичен. Он утверждает, что эта парочка не только вполне реальна, но и, очень может быть, знает нечто такое, о чем и ему следовало бы знать.
— На чем он основывает свои выводы?
— Во-первых, на мнении человека, который общался с этим Конверсом…
— Кто он? — прервал его Гарри из восьмого отдела.
— Он не говорит, просто сказал, что полностью ему доверяет. И этот инкогнито считает Конверса блестящим специалистом в своем деле, человеком очень обеспокоенным и отнюдь не черной овцой.
— Кем-кем?
— Это выражение употребил Перегрин. По-видимому, оно означает, что с этим парнем все о’кей.
— А что еще?
— То, что Перегрин называет несколько странным поведение некоторых своих сотрудников. Тут он тоже не вдается в подробности, говорит, что обсудит это с государственным секретарем или с президентом, если не получит у меня вразумительных объяснении. Он хочет получить эти разъяснения немедленно, а нам совсем не хочется раскачивать лодку.
— Попытаюсь помочь вам, — сказал Гарри. — Может быть, мутят воду эти ублюдки из Лэнгли или Арлингтона [51] . Я за час проверю списки главных юристов баз, а Ассоциация американских адвокатов, уверен, даст нам данные об этом Конверсе, если он вообще существует в природе. Или, по крайней мере, сократит наши поиски, если есть несколько адвокатов с таким именем.
— И сразу же позвоните мне. Времени у меня в обрез, а вмешательство Белого дома крайне нежелательно.
— Да, это всегда лишнее, — согласился начальник консульского отдела, ведающего тайными операциями госдепартамента за рубежом.
— Ну и как это выглядит с вашей юридической точки зрения? — выкрикнул стоявший у окна контр-адмирал Хикмен, обращаясь к побледневшему, вытянувшемуся по стойке “смирно” Дэвиду Ремингтону. — И постарайтесь объяснить все без этих ваших дурацких статей и параграфов!
— Я просто не верю этому, сэр. Я говорил с ним вчера в полдень, а потом еще раз вечером. Он был в Сономе!
— Я тоже разговаривал с ним, лейтенант. А как он реагировал на помехи на линии? Говорил, что дожди в горах нарушили к черту всю связь?
— Именно так он и сказал, сэр.
— Два дня назад он прошел через таможенный контроль в Дюссельдорфе! Сейчас он в Бонне, в Западной Германии, с человеком, который, как он клятвенно заверял меня, причастен к убийству его зятя. И этого человека он защищает, наложив запрет на его дело. Этого Конверса!
— Не знаю, что и сказать, сэр.
— Зато государственный департамент знает, и я — тоже. Они пытаются снять эту отсрочку, или как вы там ее называете на вашем птичьем языке.
