Шмона из «катюш». Аарон помогал местным жителям прятаться в бомбоубежища. Снаряд разорвался совсем рядом. Аарона изуродовало так, что его почти невозможно было узнать.
Лейла подняла голову. По лицу женщины текли слезы.
– Ты можешь мне сказать, кто прав? Люди из «Хезболла» которые считают главной своей целью убить как можно больше израильтян? Израильские ВВС, которые стремились уничтожить лагерь «Хезболла» – и их не волновало, что попутно они убивают ни в чем не повинных людей?
– Ты знала эту женщину, да? – тихо спросил Брайсон.
Лейла кивнула. Казалось, что на этот раз неизменное спокойствие покинуло ее. Она прикусила губы.
– Это была моя сестра... моя старшая сестра. Мои племянники и племянницы.
Несколько мгновений она не могла вымолвить ни слова. Потом произнесла:
– Видишь ли, не всегда вина лежит только на тех, кто стреляет из «катюш». Иногда настоящие виновники – те, кто «катюши» продает. Или те, кто сидит в своих бункерах над картами и составляет план кампании. Такие люди, как Жак Арно, который купил половину французской Национальной ассамблеи и теперь наживается, продавая оружие террористам, безумцам, фанатикам всего мира. И потому я хочу, чтобы ты, когда в конце концов решишь, что можешь довериться мне, когда в конце концов расскажешь, ради чего ты рискуешь жизнью и чего надеешься добиться... Я хочу, чтобы ты знал, кому все это рассказываешь.
Лейла встала и поцеловала Брайсона в щеку.
– А теперь мне нужно укладываться спать.
Брайсон вернулся к себе в комнату, лихорадочно размышляя на ходу. Ему необходимо было как можно быстрее добраться до Ричарда Ланчестера – это было вопросом жизни и смерти. Нужно будет прямо с утра сделать несколько звонков, чтобы пробиться к советнику по вопросам национальной безопасности. Брайсон понимал, что у него до сих пор слишком мало информации – и слишком мало времени. После таинственного исчезновения Гарри Данне – чем бы оно ни было вызвано, – Ланчестер остался единственным человеком, приближенным к правительству и обладающим одновременно и достаточной властью, и достаточно независимым мышлением, чтобы сделать что-то с ширящимся влиянием Директората. Хотя Брайсон никогда не встречался с этим человеком он в общих чертах был знаком с его биографией: Ланчестер составил себе миллионное состояние на Уолл-Стрит, но после сорока оставил бизнес и посвятил свою жизнь службе обществу. Он руководил предвыборной кампанией своего друга, Малкольма Дэвиса, и тот, став президентом, сделал Ланчестера своим советником по вопросам национальной безопасности. Ричард быстро отличился на этом посту. Честность и интеллигентность сделали его белой вороной в среде продажных политиков-позеров. Ланчестер выделялся на их фоне своей справедливостью и скромным, но неподдельным блеском.
Согласно газетным сообщениям о лилльской трагедии, Ланчестер прибыл в Брюссель на мероприятие, которое громко именовали крупным официальным визитом в штаб верховного главнокомандующего объединенными вооруженными силами НАТО в Европе; он должен был провести совещание с Генеральным секретарем НАТО.
Добраться до Ланчестера будет нелегко, особенно если он находится в штаб-квартире НАТО.
Но должен же существовать какой-то способ!
Брайсон проснулся в начале шестого утра – спал он плохо: напряженный сон то и дело прерывался непрекращающимся шумом уличного движения и выкриками ночных гуляк, – вымылся холодной водой (горячей, кажется, здесь просто не бывало) и составил план действий.
Затем быстро оделся, вышел на улицу, отыскал круглосуточно работающий газетный киоск и купил толстую пачку газет и журналов, пользующихся популярностью в Европе. Как он и ожидал, многие из этих газет, от «Интернэшнл геральд трибьюн» до лондонской «Таймс», и «Ле монд» и «Фигаро» до «Ди вельт», напечатали обширные описания лилльской бойни. Они цитировали Ричарда Ланчестера, зачастую используя одну и ту же цитату; некоторые пошли дальше и тут же отдельной колонкой опубликовали интервью с советником Белого дома. Брайсон сгреб всю эту груду газет, отправился с ними в кафе, заказал там несколько чашек крепкого черного кофе и принялся читать статьи, делая пометки карандашом.
В нескольких газетах упоминался не только Ланчестер но и его представитель, исполняющий также обязанности представителя Совета национальной безопасности, некий Говард Левин. Левин тоже сейчас находился в Брюсселе, сопровождая своего начальника и делегацию Белого дома в этом визите в штаб-квартиру НАТО.
Представители вроде Говарда Левина обычно досягаемы в любой момент; это их обязанность – как-то управляться с назойливым вниманием журналистов. Вернувшись к себе в комнату, Брайсон дозвонился Левину с первой же попытки.
– Мистер Левин, полагаю, мы с вами пока что не встречались, – произнес Брайсон уверенным, деловым тоном. – Я – Джим Годдар, руководитель европейского бюро «Вашингтон пост». Извините, что беспокою вас в такой ранний час, но у нас на руках оказались потрясающие сведения, настоящая бомба, и мы нуждаемся в вашей помощи.
Эти слова мгновенно заинтересовали Левина.
– Да-да, конечно. Так что у вас там... э-э, Джим?
– Мне хотелось бы для начала предупредить вас. Мы собираемся напечатать на первой странице статью о Ричарде Ланчестере. Заголовок во всю ширину полосы и тому подобные детали. Боюсь, это не доставит вам особенного удовольствия. На самом деле, если говорить напрямую, эта публикация может положить конец карьере Ланчестера. Это потрясающая статья – результат трехмесячного расследования.
– О господи! Что вы такое говорите?
– Видите ли, мистер Левин, должен вам сказать, что из-за этой статьи на меня оказывают сильное давление с самых верхов, и потому я не могу допустить даже малейшей утечки, пока она не пойдет в печать, но лично я полагаю, что она может нанести огромный ущерб не только самому Манчестеру, но, возможно, и национальной безопасности в целом, и я... – Брайсон на мгновение умолк, давая собеседнику возможность осмыслить его слова. Затем он продолжил мысль, и Левину не осталось ничего иного, кроме как стараться ухватить ее: – Я хотел предоставить вашему боссу возможность хотя бы ответить на это – может, даже придержать ненадолго эту статью. Я стараюсь не допускать, чтобы мои личные чувства, мое восхищение этим человеком препятствовали исполнению моих журналистских обязанностей, и, вероятно, мне даже не следовало звонить вам, но, если бы я смог лично побеседовать с этим великим человеком, возможно, мне удалось бы как-то смягчить статью...
– Да вы понимаете, что сейчас происходит в Брюсселе?! – возмутился Левин. От волнения он даже начал заикаться. – Это... это предупреждение в последний момент... в нынешней кошмарной ситуации... совершенно безответственный поступок со стороны вашей газеты...
– Послушайте, мистер Левин, я, конечно, доверяю вашим суждениям, но я хочу, чтобы между нами не осталось никаких недомолвок: я даю вам возможность затушить пожар, или весь этот скандал обрушится вам на головы... Простите, одну минуту, – и Ник прикрикнул на воображаемого коллегу: – Да не эту же фотографию, идиот! Фотографию Ланчестера крупным планом! – а затем снова заговорил в трубку: – Передайте вашему боссу, что я хочу поговорить с ним по этому номеру, через десять минут, или мы даем ход этой истории. И добавим подзаголовок: «Мистер Ланчестер от комментариев отказался». Вы поняли? Скажите Ланчестеру – я советую вам в точности повторить эти слова, – что главный акцент будет сделан на его взаимоотношениях с русским чиновником Геннадием Розовским.
– Как-как? Геннадием?..
– Геннадий Розовский, – повторил Брайсон и назвал номер своего сотового телефона – понять по нему, что владелец телефона находится не в Вашингтоне, а в Брюсселе, было невозможно. – Десять минут!
Телефон зазвонил через какие-нибудь полторы минуты.
Брайсон сразу узнал этот голос – хорошо поставленный баритон, с явственным акцентом уроженца среднеатлантических штатов.
