что ему нравится, когда к его вкусам относятся уважительно.
Во время нечастых визитов на Манхэттен Адам Паркер также пользовался случаем, чтобы дать волю некоторым своим действительно необычным склонностям. Сегодняшним утром он позвонил мадам Севиньи, как она себя величала, и та пообещала ему 'двоих jeunes filles [11], самых лучших'. Мадам Севиньи не нуждалась в рекламе; каждого из ее клиентов – а это по большей части были люди богатые и влиятельные, проживающие в разных частях страны, – в свое время представляли ей лично. Она же, со своей стороны, гарантировала абсолютную конфиденциальность. Все ее девочки знали, что нарушение конфиденциальности стоит дорого – так дорого, что жизни не хватит, чтобы расплатиться. Кроме того, они знали, что если в точности исполнять правила, установленные мадам Севиньи, то через каких-нибудь два года можно будет свить себе уютное гнездышко. Мадам Севиньи держала в штате врача, который регулярно делал jeunes filles анализы крови и вообще следил, чтобы их здоровье и гигиена находились на надлежащей высоте. Все девочки придерживались строжайшей диеты и расписания тренировок, которые заставили бы устыдиться и профессиональную гимнастку, а мадам Севиньи всегда лично осматривала их, прежде чем отпустить на очередное свидание. По глубочайшему убеждению мадам, брови должны были всегда быть аккуратно выщипаны, кожа – обработана скрабом и смазана кремом, ступни – выглажены пемзой, ресницы подкрашены, а с ног удалены все волосы; все естественные отверстия тела должны были быть чистыми и благоухать. И маникюр, непременно маникюр! «Это так трудно – сохранять природную красоту», – всегда вздыхала мадам Севиньи, устраивая последнюю проверку своим jeunes filles.
Ровно в десять вечера из вестибюля «Сент-Морица» позвонили и сообщили, что девочки прибыли. Паркер, облаченный в белый махровый халат и привольно расположившийся в роскошно обставленном номере, почувствовал, как внутри у него поднимается теплая волна. О господи, из-за всех этих неприятностей с «Систематикс» он живет в состоянии постоянного стресса, и ему просто необходимо расслабиться. Все это тянется слишком долго.
Паркер всегда давал мадам Севиньи очень точные инструкции; как объяснил ему один старый богач – первый человек, который правильно оценил Паркера и рассказал ему о заведении мадам, – с мадам Севиньи можно было не ходить вокруг да около, а выражаться прямо. На сегодняшний вечер Паркер сделал такой заказ, который его жена – крупная женщина, чем-то похожая на лошадь, – просто не поняла бы. Впрочем, Адам не удивился бы, если бы узнал, что старый богач отчасти разделяет его вкусы.
Несколько минут спустя в дверь постучали.
– Меня зовут Иветта, – с придыханием произнесла монументальная брюнетка.
– А меня – Ева, – представилась гибкая, проворная блондинка. Девушки закрыли за собою дверь. – Вам нравится?
Паркер радостно улыбнулся.
– Очень, – ответил он. – Но мне показалось, будто мадам Севиньи сказала, что придут Иветта и Эрика.
– Эрика заболела, – сказала Ева. – Она прислала меня и просила передать, что ей очень жаль, что так получилось. Мы с ней как сестры. Думаю, вы не разочаруетесь.
– Я заранее в этом уверен, – отозвался Паркер. Он взглянул на плоский серый портфельчик, который принесла с собой Иветта, и от предвкушения у него пересохло во рту. – Может, вам что-нибудь заказать?
Девушки переглянулись и покачали головой.
– Может, мы начнем? – сказала Иветта.
– Пожалуйста, – отозвался Паркер.
Час спустя Паркер, привязанный черными шелковыми шарфами к столбикам кровати, постанывал от удовольствия, пока девушки похлопывали и поглаживали его раскрасневшуюся плоть. Девушки знали свое дело; каждый раз, когда Паркер оказывался слишком близок к кульминационному моменту, они брались за что-нибудь другое, скажем, принимались массировать руки и грудь Адама; и пальцы их были такими мягкими и одновременно такими твердыми, что это превосходило всякое воображение. Вот сейчас Иветта ласкала его тело своей мягкой грудью и влажной промежностью, а Ева тем временем готовила горячий воск.
Ароматный пчелиный воск капал на тело Паркера, неся с собой эротический жар, исполненный одновременно и боли, и удовольствия.
– Да! – тяжело выдохнув Адам, почти достигнув пика. – Да!
Тело его поблескивало от испарины.
В конце концов Иветта уселась на Паркера и приняла его мужское достоинство в себя, обволакивая его мягким теплом. Шелковые путы были теперь ослаблены настолько, чтобы Адам мог перейти в полусидячее положение. Ева пристроилась сзади, и ее руки обвивали грудь Паркера. Она помассировала его плечи и перешла к горлу.
– А вот и последнее удовольствие для тебя, – прошептала Ева ему на ухо. Паркер успел еще заметить блеск бритвенно острой проволоки, а потом девушка набросила петлю ему на шею.
– О боже! – успел простонать Паркер, прежде чем проволока перерезала хрящ, фасцию и кровеносные сосуды, сдавливая сонные артерии, трахею и пищевод, – а после этого он ничего уже не мог произнести.
В это время Иветта, закрыв глаза, отдалась собственному удовольствию. И первое, что она заметила, – что находящаяся внутри ее плоть обмякла. Иветта открыла глаза и увидела, что голова клиента поникла на грудь, а вторая девушка, называющая себя Евой, держит в руках блестящую металлическую петлю. Это что, какая-то новая игрушка?
– А теперь, я думаю, твоя очередь, – с придыханием произнесла Ева и набросила сверкающую проволоку на шею Иветте. И лишь тогда Иветта заметила, что вокруг шеи клиента, словно ярко-красный галстук, обвилась кровавая полоса, – а несколькими секундами позже она и вовсе перестала что-либо осознавать.
Глава 24
Ник медленно приходил в себя; все его тело болело, а голова просто-таки раскалывалась. Оказалось, что он сидит в чуть откинутом кресле маленького, роскошно отделанного реактивного самолета, что он укрыт одеялом, а под головой у него мягкая подушка. За иллюминаторами было темно. Шум и вибрация свидетельствовали о том, что самолет находится в небе. В салоне никого не было, не считая еще двух пассажиров. Один из них, мужчина лет сорока, коротко стриженный блондин в темно-синей форме летчика, дремал, примостившись в дальней части салона. А по другую сторону прохода в удобном кожаном кресле сидел Тед Уоллер и читал какую-то книгу в кожаном переплете. На страницы книги падал яркий свет небольшого светильника.
– Ну, добрый вечер, товарищ Розовский, – произнес Брайсон по-русски. Речь его звучала невнятно – все еще чувствовались последствия анестезии. – Что читаете?
Уоллер поднял голову и едва заметно улыбнулся.
– На самом деле, Никки, я уже много десятилетий не говорил на этом ужасном языке. И наверняка все перезабыл.
Он закрыл книгу.
– Но если вернуться к твоему вопросу, я перечитываю Достоевского. «Братьев Карамазовых». Исключительно ради того, чтобы лишний раз убедиться, что Достоевский – и вправду скверный писатель. Мрачный сюжет, тяжеловесное морализаторство и стиль «Полицейской газеты».
– Где мы?
– Сейчас – где-то над Францией. Я так полагаю.
– Если вы опять пустили в ход химические препарата, думаю, вы уже и так знаете все, что хотели.
– Ах, Ник, – вздохнул Уоллер. – Я понимаю, ты уверен, что у тебя нет никаких оснований доверять
