Еще даже не кончился день.
Как раз полпути пройдено между рубежом первого боя – и деревней Хотибой...
Черные уважительно держались в отдалении. Пока держались в отдалении. Они будут держаться в отдалении...
До темноты.
Командующий соединенной армией вторжения стотысячник Демир Иерон по прозванию «Железный сапог» обедал поздно. Такая у него выработалась привычка за многие годы приграничных боев и погонь... днем следует быть легким.
И к ночи следует быть легким. Поэтому пищу он принимал дважды... на рассвете и в преддверие заката. Время, когда и бой, и набег вероятны не слишком.
Штаб его, приученный к тому же самому, в эти часы не работал. Иерон считал, что при нормальной постановке дела время для отдыха находится и на войне – и более того, без отдыха невозможна эта самая нормальная постановка дела. Правда, многих офицеров, набранных для пополнения штаба после испепеления при Кипени, это приводило в изумление. Порой – в неприятное изумление.
Он опять вспомнил про Кипень...
Три четверти его штаба, лучшие из лучших, испарились, обратились в искры и дым. Сам он уцелел случайно, вывезенный из сечи с разбитой головой...
Хуже всего было то, что в бессознательном состоянии он знал, что проиграл это сражение – и даже когда ему сказали, что это не так, все равно знал, что он проиграл. Выиграл кто-то другой. Тот, кто недрогнувшей рукой обрушил пламя небесное на головы и чужих, и его собственных солдат.
Он пытался не позволять себе думать об этом, но все равно думал.
Новый штаб был не в пример слабее старого, и тем, кто уцелел и испепелен не был, пришлось очень стараться, находя среди строевых офицеров тех, у кого еще не высохли мозги на всех ветрах, – и учить их, учить свирепо, начиная с азов.
Многие офицеры и понятия не имели, за счет чего движется армия. Они уверены были, что стоит скомандовать... «Марш!» – и войска придут в движение.
Велико же было их изумление...
Расположились и четвертый день стояли в полуразрушенном форте Сваж, на холме при перекрестке старых заросших дорог. То есть заросли эти, конечно, прорубили и растоптали за последние месяцы, но все равно ясно было, что прежде по этим дорогам очень долго не ходили и не ездили. Мелиора переживала не лучшие времена, и вторжение шло ей только на пользу.
Вообще Иерон испытывал по отношению к Степи двоякое чувство. С одной стороны, его коробило спокойное высокомерие степняков, их чувство собственного превосходства, – а также то, что правил ими мертвец, и они этим даже гордились. С другой же стороны, как практичный и честный человек, он признавал, что никогда прежде Конкордия – главным образом простой народ не жила настолько спокойно, сыто и богато, как последние три десятка лет...
Нельзя сказать, чтобы он много размышлял над этим – но его тренированному уму и не требовались долгие размышления.
Крестьянин не веет зерно в бурю...
Он многое для себя решил уже давно. И осторожно дал понять это тем, кто был способен понять.
Сейчас он сидел на мягком зеленом плюшевом стуле с гнутыми коричневыми ножками, который возили за ним уже несколько лет, за свежесколоченным столом, так и пахнущим... сырым деревом; на бумажной скатерти стояло блюдо с отварной цветной капустой и поднос со ржаными чуть поджаренными сухариками. Иерон задумчиво жевал пресные соцветия, хрустел корочками... После Кипени у него взыграла язва, о которой он и думать забыл с самых лет своего сотничества.
Вид открывался чудесный... Белая стена, заросшая плющом и мохом, была проломлена на большом протяжении, открывая взору склон холма, пологий и длинный. Шагах в двухстах шла дорога, черная среди зелени, и другая дорога, красноватая, пересекала ее чуть правее. Иерон помнил об этом мелиорском обычае... мостить дороги камнем разного цвета, – но вот впервые обращал на это внимание. Дальше лежали заросшие поля, мелколесье, кустарники, а еще дальше
– стояла брошенная много лет назад деревенька. Только в одном доме кто-то еще жил, топил по утрам печь... Иерон запретил беспокоить этих людей.
Полотно заката раскрылось на полнеба. Розовые стрелы легких облаков...
Депеши, доставленные «почтовыми голубями» (в действительности это были обученные чародеями соколы, но почему-то почту упорно называли «голубиной»), ему принесли, когда он встал из-за стола. Молоденький офицерпорученец с черной повязкой на глазу – Гликерий, вспомнил Иерон его имя, Гликерий Ермократ, – подбежал почти бегом, откинул крышку плоской шкатулки.
Пеналов было семь. Иерон кивнул и принял шкатулку. Сегодня это была уже четвертая почта.
– И еще, командир, – сказал порученец. – Прилетели трое... этих. Хотят вас видеть.
– Птицыны дети, что ли?
– Так точно...
Настоящее название народа, летающего на птицах, просто никто не мог выговорить. Поэтому применялись всяческие обороты, и «птицыны дети» среди них. В конце концов, это был пусть сокращенный и приблизительный, но все-таки перевод...
– Сказали, что хотят?
– Нет, командир. Но вид у них злой.
– Вид у них всегда злой... Зови.
– Понял, командир.
Гликерий четко повернулся и быстро пошел, почти побежал к большой желтой палатке-шатру, а Иерон начал разрывать пеналы. Судя по клейму, все они были с материка – а значит, отправлены ночью или самым ранним утром. Он пробежал глазами одну депешу, вторую, третью... вернулся к первой...
Когда три владетельных мастера народа Иргуташкхерронго-чрокхи (что значит примерно «Достойные благой участи дети пернатого дракона Ронго») приблизились к командующему, тот окинул их рассеянным взглядом и продолжал смотреть куда-то поверх всего, и мастера даже оглянулись, чтобы понять, куда же это он смотрит. Но там было лишь облачко...
– Почтенный архмастер, – начал один из «птицыных детей» высоким ломким, как у отрока, голосом, – мы позволили себе...
Иерон нахмурился, с трудом перевел взгляд на маленьких кривоногих людей, стоящих перед ним, секунду помедлил, стараясь понять, кто они такие и зачем здесь стоят...
– Да, – сказал он. – Что-то случилось?
– Я – мастер пернатого полета Бейль Крутой Склон. Это мои вассалы и попутчики. Мы прилетели просить помощи в розысках. Вчера вечером пропал мастерион Уэ.
– Пропал? Это точно?
– Да, архмастер. Он полетел от людей Зеленого крыла в главное гнездо и не долетел никуда. Мы крайне обеспокоены.
– Покажите на карте, – сказал Иерон.
Двое вассалов и попутчиков, доселе молчавших, тут же развернули легкое полотнище. Карты у наездников на птицах были замечательные... шелковые, тканные. Они рисовали на них водяными красками знаки и стрелы, которые потом легко отмывались.
Так... Вот область, где нашло себе место Зеленое крыло... столовые горы в северной части Соленой Камы. Вот главное гнездо... еще более древняя, чем эта, разрушенная крепость Сороковей немного к северу отсюда. Верст сто расстояние между Камой и гнездом – и лететь надо над краешком Нектрийской области, над горами Монча, над Болотьем... Бессмысленно спрашивать, что в такой глуши делает это самое Зеленое крыло. Не ответят или соврут.
Иерон кивнул. Карту тут же свернули.
