– Я вас понял, – сказал он. – Все мои войска получат соответствующее указание... – он вновь посмотрел на облачко в небе и молчал несколько секунд. Но я получил тревожные сообщения с материка. Возможно, завтра у армии будет новый командующий.
«Птицыны дети» быстро переглянулись. Это у них получилось совершенно по-птичьи.
– Вы можете сказать нам, что случилось?
– Да. Император восстановил свою власть над всем пространством империи, включая северные земли... До них дошло не сразу.
– А что же Верховный Зрячий Авенезер?..
– Убит... казнен, – поправил себя Иерон.
– Это большое несчастье для нас, – еще более тонким и напряженным, чем в начале, голосом проговорил Бейль Крутой Склон. Голову он откинул гордо и вызывающе. Мальчишка, готовый к безнадежной драке...
– Возможно, – согласился Иерон. – Но пока что еще я здесь командую следовательно, вам будет обеспечена вся возможная помощь.
– Мы ни мгновения не сомневались в вашей чести, архмастер... – Иерону показалось, что на слове «вашей» Бейль Крутой Склон сделал почти незаметное ударение. – Позвольте откланяться. Мои вассалы и попутчики могут остаться с вами для быстрой связи с главным гнездом.
Иерон подумал.
– Хорошо, – согласился он. Наездники на птицах могли пригодиться и для других целей... – Вам покажут палатку, где вы будете жить. И очень прошу вас... держите птиц подальше от коней.
Вассалы и попутчики одинаково поклонились.
– Наши имена Митэ и Саут, – сказал один. – Располагайте нами, архмастер.
Он опустил их кивком и кликнул одноглазого порученца Гликерия.
– На рассвете я должен видеть у себя всех командиров колонн... – он посмотрел на офицера; тот стоял бледный. – Тысяча «Серебряные лица» скрытно занимает самое расположение штаба и ближайшие подступы. Приказ императора... мы объявляем войну Степи...
Далеко на севере материка, по ту сторону Аквилонских гор, подпирающих небо, мерной рысью скакали несколько десятков всадников. Первым, в отдалении от остальных, ехал широкоплечий, с могучим торсом человек. Несмотря на пронизывающий ветер с гор, он был гол по пояс. Если бы кто-то отважился всмотреться в его лицо, то был бы навсегда поражен скульптурной неподвижностью черт и глубокой чернотой глаз. Коричневый, странного лилового оттенка цвет кожи, может быть, не так бы бросался в глаза, если бы не бесчисленные узоры, покрывающие торс, шею и руки за исключением кистей. А может быть, на кистях рисунок был настолько плотен, что линии его слились в сплошной фон... Ногти всадника были синие.
Спутники его удивляться не умели, или не смели, или не могли. Они могли только замечать, что с каждым днем их предводитель становится все более подвижным, могучим, резким в движениях – тот, кто еще два месяца назад едва поднимался из своего гроба.
Авенезер Третий. Истинный Царь.
Верховный Зрячий.
...К исходу этого дня зеленая степь, по которой он скакал, оборвалась наконец – и взору открылся безжизненный ландшафт. Земля, будто присыпанная угольной пылью. Бесчисленные холмы, похожие на древние шапки древних кочевников. Он видел дорогу меж этих холмов. Так птицы видят свою дорогу в небесах.
Глава седьмая
Тысячник «Серебряных лиц» Демид Диодор, двоюродный племянник императрицы, безнадежно влюбленный в свою полубожественную тетушку, никогда особо не мечтал о военной карьере; скорее он предпочел бы остаться при дворе, писать музыку и стихи для праздничных спектаклей, придумывать общие картины маскарадов и маскарадные костюмы... Однако император назначил именно его командовать отборной гвардейской тысячей, сказав... может оказаться так, что тебе придется выбирать между воинской честью – и преданностью. В тебе я уверен... ты сумеешь принести в жертву честь... Тогда Демид не понял, о чем идет речь, переспросить же, понятно, не решился. И вот действительно настал этот день... Вернее, ночь.
Приказ был внятен и страшен.
Сотники выслушали его молча. Военная кость, думал Демид, выговаривая слова, да, император был прав... они задумаются при выборе... Но не это тревожило Демида, не только это, а что-то еще – важное, очень важное... оно застряло в затылке и мешало повернуть голову. Потому что если повернуть голову...
–...Подписано... «Арий, император». Теперь скажу от себя... любой из вас сейчас может отказаться исполнять этот приказ. Без последствий. Оставьте оружие и найдите себе занятие по душе. До полудня. Повторяю и клянусь... никаких последствий это иметь не будет.
Сотники стояли молча. Смотрели по уставному... строго перед собой.
Потом вперед шагнул самый старый, Севир.
– Позволь, командир, я скажу. Никто из нас трусом не был и не станет никогда. За других не берусь отвечать, а меня уж точно совесть угрызет, что вчерашним боевым товарищам сегодня в спину бить буду. Буду. Да... Не мое это дело... за что да почему. За что – оно всегда найдется, жену иной раз и то бы убил.
Другое дело, что иначе-то ничего не получится уже, и раз на материке наши войной на Степь пошли, то здесь так или иначе, а добрый пожар разгуляется. Вот и все. Теперь главное вот что... кто первый начнет, у того хоть какое-то преимущество будет... Кто первый начнет, больно прорезало темя. Кто... первый... нач... нет... Кто первый...
С момента начала мятежа в столице прошло больше суток. Да, «голуби», да, семафоры и эстафеты...
Степняки знают, с ужасом понял он, и знают давно. Потому что еще позапрошлым летом малый чародей откуда-то с севера показывал во дворце новые забавные умения... кто-то из публики (вызвался сам Демид) сочиняет стихи, а чародей, сидя за две мили в башне, записывает их на бумагу...
Потом чародей за чашей проговорился, что хитрость сия мала есть и обучить такому можно любого, кто имеет способностей хотя бы на зажжение неугасимой лучины. Важно лишь писать именно стихи – они особым образом волнуют эфир...
Месяц назад он будто бы видел этого чародея в свите десятитысячника Парда, боевого жреца Темного Храма, командующего левым крылом... не так...
увидел офицера и решил, что тот весьма похож на давнего знакомца. Даже и мысль не посетила, что это он и есть, ибо чародей, сменивший мантию на мундир
– совершеннейшая нелепость. Однако...
Демид хотел что-то сказать, но не успел... глаза стоящего перед ним Севира вдруг широко распахнулись в смертном изумлении, а сам Демид почувствовал тупые толчки в грудь и в левый бок. Он еще как бы сквозь вуаль успел увидеть своих сотников, застывающих в странных искривленных позах, и поразился, до чего много черных стрел пронзило их... Время текло медленнее, медленнее, останавливалось, свет, и так неяркий, вытекал куда-то, оставляя видимыми одни лишь огоньки за стеклами масляных ламп – красные, как глаза зверей в ночном лесу.
