А еще это был знак Тихой Книги...
– Ты можешь не спешить, – сказала Ларисса. – Дети Птицы ищут своего повелителя. Они неизбежно прилетят сюда... и очень скоро... И не только они.
Глава девятая
Демир Иерон пришел в себя от тряски. Его куда-то везли. Солнце слепило глаза. Он помнил, что в шатер ворвались... кто-то в черном... и все. Обдало внутренним холодом... плен. Он попытался поднять голову. Голова оказалась полна битым стеклом. В глазах тут же полыхнуло черным и красным. Кто-то говорил ему, что так видят мир мертвецы... Испугаться еще и этого он себе не позволил.
– Лежите, пожалуйста, – сказал кто-то над ним. Или рядом с ним. С заметным промедлением он понял, что голос женский. – Лежите, у вас кровь...
– Было бы хуже, если бы ее уже не было, – сказал он. Голос прозвучал смешно. Во рту тоже было битое стекло. – Вы кто?
Над ним склонилось кругленькое темное лицо, обрамленное пылающим облаком. Угадывались глаза...
– Я-то? Ой, да я Платонида. Не помните? Кухарка. Я для вас супы варила.
– Супы... Супы помню. Отменные супы. Так это вы варили? Я думал, Васс.
– Васс командовал да меню составлял. Давайте-ка, я вам под голову подложу...
Иерон почувствовал тупую в затылке боль, голова его качнулась, приподнялась как бы сама... опустилась. На мягкое. Муть, взболтнувшаяся было, улеглась. И перед глазами уже не черное с красным, а более или менее привычное.
–...вот... и от солнышка прикрою... – журчал голос. – Ведь легче так, правда?
– О-о... легче... совсем легко... спасибо, милая...
– Вся голова разбитая у вас, что же теперь будет-то, а?
– Не знаю... Где мы?
– А это я не знаю. Везут куда-то. Дорога. Вон горы виднеются...
– Впереди? – спросил Иерон, хотя уже понимал, что раз солнце в глаза, то горы впереди.
– Впереди, да далеко только...
– Это хорошо, что далеко еще. А ты что, Платонида, тоже раненая?
– Нет, это меня с вами связали для ухода и всего такого...
– Связали? Как это?
– Веревкой... Велели, чтоб не померли вы. А то с меня голову снимут.
– У степняков мы? Или у мелиорцев?
– Ой, да я их не разбираю...
– А есть тут на телеге кто еще?
– Кучер есть, так он вроде как немой... все мычал больше да руками хватал.
– Что же мы, так одни и едем?
– Не, что вы. Впереди видимо-невидимо, сзади тоже. Но все больше мертвеньких везут... раненых-то совсем мало. Как налетели да как пошли всех рубить-крошить... не знаю, уж каким чудом спаслась. Ой, а вон кто-то нас верхами догоняют. Спросить их?
– Пусть догонят... спросим.
Наверное, на миг Иерон вновь вернулся в забытье, потому что уже буквально в следующий миг над ним склонилось другое лицо, тоже темное, но длинное и костистое. Очень знакомое.
– Пард...
– Хорошо, что вы в сознании, Демир. Мне было бы крайне досадно сознавать, что вы так и не поняли своей самой большой ошибки... – Пард усмехнулся. Рот у него в усмешке сделался тонкий, как порез бритвой.
– Хотите сказать, что я не встал на вашу сторону, жрец?
– Что вы не разобрались, кто с кем воюет.
– Ну, почему же? Очень даже разобрался. Довольно давно.
– Не похоже, Демир. Иначе вы не поперли бы с булавкой наперевес против быка.
– Я выполнял приказ.
– Приказы марионеток достойны презрения.
– Мысль дворцового интригана, а не военного. Я прослежу за вашей судьбой, Пард. Мне уже становится интересно, чем вы кончите.
– Я предоставлю вам такую возможность... – сказал Пард, медленно цедя слова и как бы давая Иерону возможность и время оценить угрозу. – Я сделаю так, что вы всегда будете при мне. На пару с вашей прекрасной спутницей...
– Пард, будьте мужчиной. Она посторонний человек. Она ни при чем.
– Конечно. Тем забавнее все это получится... Харит, лезь в телегу. Будешь сопровождать их до места. И смотри, чтобы никаких неожиданностей...
Лодка была хоть и большая, но одна, и некуда было деться от предателя, а ему некуда было деться от ее испепеляющих взглядов. Почему, почему?.. Она никогда не могла поверить в то, что бывают на свете предатели, просто не могла их себе представить.
Вот он. Красивый и умный.
Скребет пальцами борт.
Нервничает.
Если спросить прямо, наверняка ответит что-нибудь убедительное.
Я же окажусь в итоге и виновата, что заставила его пойти на такое... обрекла на душевные муки... на страшные душевные муки... У таких обязательно виноваты другие.
Наверное, и Афанасий виноват... зачем стоял рядом, почему не ушел?..
И воины погибшие – и там, в деревне, и среди этих елок... она мельком увидела одного, когда ее волокли к реке... да, они тоже сами во всем виноваты.
Почему я не умею сжигать взглядом?
Был такой фильм... она посмотрела по сторонам. Берега сплошь заросли ивой, ракитой, чем-то еще – не пробиться, не причалить... Нет, чего-то одного просто не могло быть. Или вот это все – или фильмы...
Что такое фильм? Это когда три десятка девчонок, кутаясь в кофты и пальто, рассаживаются по скрипучим желтым фанерным стульям и пялятся в маленький цветастый экранчик, где какие-то хорошие фигурки с увлечением палят в плохие фигурки. Телевизор стоял в библиотеке, а плеер и кассеты приносил Юрий Петрович, музыкант.
Полгода не прошло...
Две птицы с седоками пролетели, обгоняя лодку, над самой головой, вернулись. Им что-то прокричали, седоки ответили. Главный в лодке не стал скрывать досаду. Стукнул кулаком в ладонь, плюнул за борт. Крикнул гребцам... аррай! Аррай! Речь его была каркающая, слова странные, но с понятным смыслом – будто бы знакомые когда-то.
Слова забытого языка.
Руки, стянутые в запястьях крест-накрест черным шнуром, мерзли и немели, приходилось все время шевелить пальцами...
Только когда ворота монастыря закрылись за ним и братья возобновили охранные знаки,
