– Да. Птицы видели уходивших.
– И куда же они двигались?
– На восток.
– Не может быть.
– Мне тоже так кажется. Но это факт.
– Ты пей молоко-то, пей... вот и кашку принесли... Эфрон, друг мой. Не в обиду, но скажу. Ты же сам знаешь, что с ними чародей был, которого ты...
–...которому я не соперник. Конечно. Больше тебе скажу, стратиг... небывалой силы чародей с ними. Небывалой. Дикой. И явно – из молодых.
Малоученный. Не битый. Предерзкий. Этот, которого повязали вчера – мышь по сравнению с ним. Боится страшно. А ведь я и его-то еле-еле остановил, еле-еле устоял сам. Такие вот дела...
– Так ты думаешь, это... не тот? Еще и другой остался?
Эфрон молча положил в рот ложку каши. Мучительно проглотил. Запил молоком.
– Это обычный, – сказал Эфрон. – Из школы Така Иристоподия – той, что в пригороде Порфира. Я его даже помню немного. Встречались раньше. Нет, главным у них другой, другой... – он замолчал и стал смотреть куда-то мимо Протасия. – Во всех смыслах – другой... Да. Ты ждешь ответа. Задал вопрос.
Отвечаю. Идут они на восток, это несомненно. На приманки наши плевать хотели.
Что им там нужно...
– Но ведь мы же их там прихлопнем.
Эфрон проглотил еще ложку каши – уже легче.
– Не знаю, – сказал он. – Вчера мы вот огневыми боями их разбили. Может, и у них за пазухой что-то спрятано...
Вдруг что-то засветилось под потолком, и дверь откатилась так бесшумно, что на миг подумалось... ничего этого нет, видимость, мираж. Но человек, вошедший сюда, был более чем телесен. Гора очень жесткого мяса с костями... и очень другое лицо... тонкое и грустное, с опущенными уголками глаз и уголками рта. И сами глаза... черные, влажные, бездонные... ничего не нужно человеку, кроме таких вот глаз. При этом – костюм киношного злодея... широкие штаны с оттянутыми карманами, толстенный и в ладонь шириной ремень, черный кожаный жилет на голое тело...
– Ну, здравствуй, – сказал он, и голос был подстать глазам. – Здравствуй, долгожданная.
Это лицо не было приспособлено для улыбок, но сейчас оно казалось почти приветливым. Но губы, кажется, потрескались...
Что-то возникло и тут же пропало перед внутренним взором – мгновенно, как при вспышке. Отрада покачнулась.
– Здравствуйте, – сказала она, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление.
– Не узнаешь... – уголки рта вновь опустились. – Что ж, Пафнутий говорил, что может такое стать... Правда, не узнаешь?
Она покачала головой.
– Я... – начал он и сделал маленький шаг вперед, – твой... – и еще маленький шаг, – отец... Отрада непроизвольно отступила.
– Настоящий отец... – шаг, – подлинный отец...
Она почувствовала, как под колени ей уперся край лежанки, и скользнула влево. Человек остановился. Но глаза его не отпускали. Он лишь смотрел, не поворачивая головы, и можно было зайти ему за спину, но все равно ощущать этот взгляд. Она знала, что теперь это надолго.
– Ты все равно здесь – и будешь здесь, – сказал он тихо. – Я так хочу, а все, чего я хочу, происходит. И вот еще, чтоб ты знала... твой возлюбленный мертв. Его повесили на сухом дереве.
– Что? – не поняла она.
– Два часа назад Алексея Пактовия, кесарского слава, ученика чародея Филадельфа и чародея Истукария, повесили на веревке за шею. На сухом дереве.
Эта казнь не позволяет душе расстаться с телом до самого дня Восстания мертвых. Но это уже ничего не значит для тебя. Ибо никакого Восстания не будет...
Отрада почему-то опустила взгляд. Будто кто-то снизу пытался привлечь ее внимание, подать ей сигнал. Но это были всего лишь ее собственные руки. Она смотрела на них, не понимая. Руки как руки...
– Это уже третье известие о его смерти, которое я получаю от других людей, – сказала она. Голос был ровный, и это удивляло. – И много раз...
– Это ничего не значит. И весь ваш опыт, дочь моя, здесь ничего не значит.
Я оставляю вас – ненадолго. Гуляйте. Слушайтесь Аски. Она дурного не скажет.
Он щелкнул пальцами, и тут же раздался веселый цокот коготков по плитам пола. Из-за спины человека выбежала, виляя хвостом, большая рыжая собака, и широко улыбнулась Отраде.
У собаки было человеческое лицо.
Поздним утром в дверь комнат «Зеленого яблочка», которые снял для себя Камен Мартиан, забарабанили. Камен продрал глаз, приподнялся. Денщик уже отпирал. На пороге стоял Венедим.
– И что ты думаешь?! – хохоча, сказал он, и потряс над головой какой-то бумагой. – Невесту опять украли!
– Ф-фу... – Камен помотал головой. – Радуешься, да? Ну, радуйся...
– Радоваться нечему, – сказал Венедим, – но ведь смешно. Согласись, что смешно, – он сел на плетеный стул.
– Будет смешнее, если ты сейчас эту штуку раздавишь... – под мягкий треск сказал Камен, но Венедим успел вскочить. – Кто украл-то, известно?
– Известно. Видели люди, как ее вели на конкордийскую баргу. Что меловой камень перевозит.
– Ну, значит, точно не они. Раз уж людям это показали... Венедим нахмурился.
– Что-то не то ты говоришь, тысячник. Пил, небось...
– Пить мне теперь долго нельзя, чаровница запретила. Парила меня с полуночи до рассвета, так я и сплю, проснуться не могу. А про то, что ты подумал... Это ведь я сейчас тысячник войсковой конницы, а был-то сотником конной стражи. Со всякими грабежами да насилиями люди к кому обращались?
Вот то-то же... Ну, что? Ехать надо, разбираться на месте будем...
– Куда?
– Куда-куда... В Петронелле дело было? В нее, родную, и поедем...
– Да зачем? Там и без нас морока еще та...
– Не хочешь невесту искать? – прищурился Камен.
Венедим присел рядом с ним. Стал смотреть в пол.
– Не знаю, – сказал, наконец. Выдавил из себя. – Я же не дурак. И не без глаз. Видел, как она тогда смотрела... Спала она с ним, что я, не понимаю? Да мне бы и плевать... только это у них было не просто так. Обычай, обычай... Знаю, что обычай. А жить с женой, которая твоей смерти желает и ждет, как избавления – это кому надо? Мне? Да пошло оно все... Поехали, – неожиданно сказал он. – Ты прав.
Надо искать.
Глава седьмая
Сначала с него опала кожа, потом мускулы. Потом одна за одной отваливались кости. В конце
