поступившие из Цирка, который отказался назвать источник информации, что на возвышенности к востоку от Волькена строился новый нефтеочистительный завод и что поставки оборудования для него шли из Лейпцига. Следовательно (но маловероятно), технику везли по железной дороге через Калькштадт. Не было данных ни об уличных беспорядках, ни о забастовках, ни о каком-либо происшествии, которое бы вызвало временное закрытие города.
На столе лежала записка из отдела регистрации. Для него подобрали досье, которые он просил, но некоторые были «подписными» – он должен будет читать их в библиотеке.
Он спустился вниз, открыл замок с кодом на стальной двери, ведущей в сектор общей регистрации, тщетно попытался нащупать выключатель. В конце концов пришлось пробираться в темноте между рядами полок к маленькому помещению без окон, в задней части здания, где хранились особо секретные документы. Темнота было кромешная. Он чиркнул спичкой, включил свет. На столе лежали две стопки досье: первая – с надписью Мотыль, уже в трех томах, с очень ограниченным допуском и подписным листом, подклеенным к обложке; вторая была надписана Дезинформация (советская, восточногерманская), здесь аккуратно хранились фотографии и документы в твердых папках.
Бегло просмотрев досье Мотыля, он обратил внимание на скоросшиватели и стал пролистывать страницы, изобилующие мошенниками, двойными агентами и психами, которые, в самых разных уголках мира, всеми возможными способами старались, и порой небезуспешно, ввести в заблуждение разведывательные службы Запада. В каждом отдельном случае просматривалась однообразная схема; из газет и базарных сплетен вытаскивалась крупица правды, к ней привязывались донесения, подготовленные с меньшей тщательностью – так дезинформатор проявлял свое презрение к дезинформируемому; и, наконец, полет фантазии, своего рода художественная дерзость, которая разом обрывала заранее обреченные отношения.
На одном донесении он обнаружил приписку с инициалами Глэдстона, сделанную осторожным круглым почерком: «Возможно, это Вас заинтересует».
Донесение было от перебежчика об испытаниях советских танков в районе Гаствайлера. Стояла пометка: «В работу не пускать: данные ложные». Потом шло длинное обоснование, в котором цитировались целые абзацы, почти буквально воспроизводившие текст советского военного учебника 1949 года. Автор донесения явно увеличил все параметры на треть и немного дал волю своему воображению. Тут же было приложено шесть очень неясных фотографий, которые якобы были сделаны из окна поезда с помощью телефотообъектива. На обратной стороне фотографий аккуратным почерком Мак-Каллоха было написано: «Утверждает, что снимал камерой Экзакта-2 восточногерманского производства. Дешевый футляр, объектив Экзакты. Низкая скорость затвора. Негативы смазанные, так как камеру в поезде трясло. Доверия не внушает». Выводы казались неубедительными. В обоих случаях – та же марка фотоаппарата, вот и все. Он запер сектор регистрации и пошел домой. Не его это обязанность, как сказал Леклерк, доказывать, что Христос родился в Рождество; не его дело доказывать, размышлял Холдейн, что Тэйлор был убит.
* * *
Жена Вудфорда по привычке плеснула немного содовой в свой стакан с виски.
– Так я и поверила, что ты спишь в твоей конторе, – сказала она. – А за оперативную работу тебе доплачивают?
– Да, конечно.
– Значит, конференции у вас не будет. Конференция – это не оперативная работа. Если только не проводить ее, – хохотнула они, – в Кремле.
– Ну хорошо, это не конференция. Это операция. Поэтому я и получаю доплату.
Она бросила на него жесткий взгляд, прищурившись от табачного дыма – в зубах она держала сигарету. Жена Вудфорда отличалась худобой и бездетностью.
– Ничего там не происходит. Вы все выдумали сами. – Она неестественно рассмеялась. – Эх ты, бедолага, – сказала она со злым смехом. – Как поживает малыш Кларки? Он вас всех запугал, а? Почему никто никогда не противоречит ему? Только Джимми Гортон мог: этот знал ему цену.
– Я ничего не желаю слушать про Джимми Гортона!
– Джимми – прелесть!
– Бэбз, я не шучу!
– Бедный Кларки! Помнишь, – задумчиво сказала жена Вудфорда, – тот милый ужин, которым он нас угостил в своем клубе? Бифштекс и почки с мороженой фасолью? – Она сделала глоток виски. – И теплый джин. Интересно, была ли у него в жизни хоть одна женщина? – сказала она. – Господи, как странно, что а раньше об этом не думала.
Вудфорд вернулся к более спокойной теме.
– Отлично, значит, ничего не происходит. – Он встал с глупой усмешкой и взял со стола спички.
– Не смей курить здесь свою вонючую трубку, – машинально сказала она.
– Значит, ничего не происходит, – с удовольствием повторил он, поднес огонь и шумно затянулся.
– Боже, как я тебя ненавижу!
Вудфорд покачал головой, не переставая ухмыляться:
– О чем мы вообще говорим? Если ничего не происходит – как ты сама сказала. Значит, я не ночую в конторе. Очень хорошо. Ни в Оксфорд, ни в Министерство не катался, и никакая государственная машина меня домой не привозит.
Она подалась вперед, и ее голос изменился, стал требовательным, грозным:
– Что происходит? Я имею право знать! Я твоя жена! Вертихвосткам-то вашим на работе небось все выложил? А? Ну, говори!
– Мы готовим агента для заброски, – сказал Вудфорд с чувством победителя. – Я отвечаю за связь с Лондоном. Возникла кризисная ситуация. Не исключается вероятность войны. Очень щекотливое дельце. – Он сделал несколько лишних взмахов рукой, в которой держал уже потухшую спичку, глядя на жену с победным видом.
– Врешь ты все, – сказала она. – Этим меня не купишь.
* * *
В Оксфорде паб на углу был заполнен только на четверть. Они чувствовали себя хозяевами. Лейзер потягивал «Белую леди», инструктор по радиоделу пил самое дорогое темное пиво за счет Департамента.
– Просто будьте с аппаратурой понежнее, Фред, – мягко говорил он. – Последнюю передачу вы вели очень удачно. Мы услышим вас, не волнуйтесь, вы всего в восьмидесяти милях от границы. Не суетитесь, и все пойдет как по маслу. Настройка делается нежно, иначе наше дело сорвется.
– Я понял. Не волноваться.
– Не надо бояться, что фрицы вас засекут, вы же отстукиваете не любовные письма, а только несколько групп. Затем новый позывной и другая частота. Им не удастся запеленговать вас, пока вы будете передавать.
– Может, они научились теперь, – сказал Лейзер. – И оборудование у них должно быть получше, чем во время войны.
– Эфир забит разными сигналами: морская радиосвязь, военная, управление полетами. Бог знает что еще. Они не супермены, Фред, такие же ребята, как мы. Поспать любят. Не волнуйтесь.
– Я не волнуюсь. И на войне я от них ушел. То есть меня взяли, но я все равно ушел.
– Теперь послушайте, Фред, у меня такое предложение. Давайте еще выпьем, махнем домой и обласкаем миссис Хартбек. Сейчас как раз стемнело, а то при свете она стесняется, согласны? Раскрутим ее на всю катушку. А завтра расслабимся. Ведь, в конце концов, завтра воскресенье, правда? – заботливо добавил он.
– Я хочу спать. Что, нельзя мне чуть-чуть поспать, Джек?
– Завтра, Фред. Завтра отдохнете как следует. – Он подтолкнул Лейзера локтем. – Теперь вы женаты, Фред. Теперь нельзя каждый вечер просто ложиться спать. Вы приняли присягу; так мы, бывало, говорили.
– Ладно, хватит. – Лейзер уже начинал терять терпение. – Об этом хватит, понятно?
