расправляются тем же способом, каким были обижены, потому что им наносятся уже незаживаемые раны. Но актом мщенья Юлия разрушала последнюю надежду на ускользающую необыкновенность, и, значит, в той щемящей пустоте, ожидавшей ее впереди, надо искать причину ее жгучей неприязни к прилежному исполнителю совершающейся экзекуции.
— Пани Юлия находит, что мы несколько комично выглядим со стороны? — между прочим справился у партнерши Сорокин, всем телом ощутивший вдруг ее беззвучную усмешку, очень похожую и на содрогание.
В упоении победы бедняга так и не осознал никогда унизительной роли, которую играл тогда в жестоком акте женской мести недосягаемому обидчику.
— Нет... — безразлично отвечала та, вспомнился смешной эпизод детства... Сеанс вашего кормленья у нас на кухне. Вы зря стыдитесь своей громадной мамы. И не зря дедушка как-то при детях очень смешно назвал ее женщина-эшафот. Она, правда, крупноватая для своих партнеров по любви, была хорошая работница и, видимо, читающая особа... Судя по стыдливой, откуда-то и мне тоже знакомой фразе, какой хотела обелить своего мальчика, у которого в животе перманентно играет граммофон. Но правда же, Сорокин, при вашей тогдашней худобе вы были прожорливый, как утка... — и непроизвольно подернула плечом, словно ей сделали больно.
— Мадам, вы мне мешаете заниматься, — сурово призвал ее к порядку режиссер.
Как правило, такая казнь осуществляется заочно, хотя доставляла бы оскорбленной стороне вдвое большее удовлетворение, кабы совершалась непосредственно на глазах казнимого. Однако без малейшей ревности слушая диалог хозяйки в сумраке за порогом, ангел интересовался единственно незнакомой личностью собеседника, насчет которого уже почти не сомневался, что это мужчина. Если Юлия мысленно призывала Дымкова взглянуть на уготованное ему чисто женское пополам с отчаянием мщенье, то и тому не терпелось удостовериться, с кем на пару бывшая его приятельница жует свой текущий изюм, но почему-то он остерегся войти в комнату к Юлии. Уже выйдя из дома, он вдруг догадался, прокрутив в памяти случайно подсмотренную в поезде сцену, что там происходило.
По целомудренной гадливости бессмертных, избавленных от расточительных излишеств любви, и был совершен Дымковым непривлекательный поступок в отношении потенциальных друзей. Зловещим жестом и заклятием на каком-то загробном языке ангел в единый мах убрал прочь подаренную приятельнице усадьбу со всей ее сказочной начинкой, выкинув перепуганную нагую чету в необжитую местность с риском серьезной простуды ввиду наступившего за ночь осеннего похолодания с заморозками кое-где. Повезло в том, что произраставший здесь когда-то густой ельник значительно смягчил их паденье с высоты второго этажа.
Разящим взмахом руки ангел как бы смахнул прочь громоздкую бутафорию им же навеянного чуда, из-под которого тотчас проглянула скудная действительность приболоченного предзимнего лесишка.
По образному выражению Юлии, рассекающий жест ангела сопровождался как бы «гортанным воплем бедуинского пастуха, в самое сердце ужаленного каракуртом». Со своей стороны Сорокин возразил, что магическое восклицание ангела больше напоминало клекот хищной птицы, хотя и ему как энциклопедисту послышались характерные созвучия восточно-арамейского диалекта, на котором написаны некоторые главы Пятикнижия, но возможно и еще древнее. Подобный обмен мнений, состоявшийся между ними сразу после случившегося, указывает на исключительную гуманность совершившегося акта при катастрофе такого масштаба. Достаточно сказать, что от богатейшей усадьбы с подземными галереями и верхними постройками остался лишь окружной, по периметру владения ров, вырытый уже частным образом, налево, без дымковского участия. Не менее примечательно, что исчезновение просторных подземных помещений не сопровождалось малейшим оседанием почвы, чем доказывается практически возможное в природе одновременное использование одного и того же пространственного объема для нескольких прямо противоположных назначений. Вообще событие никак не отразилось на окружающей тишине, только редкие снежинки реяли в мглистых сумерках и таяли на обнаженной коже, понуждая тело совершать непроизвольное содроганье и тот спасительный при великих катаклизмах, на полную грудь, глубинный вздох, который и отдельной особи, и человечеству в целом служит как бы зарядкой для очередного рывка в грядущее.
Какая-то обновительная эпическая сила таилась в исступленной ярости, с коей нагая женщина бескостно металась по лесной полянке, призывая на поединок стихию необоримую сравнительно со своей хрупкой уязвимой плотью, тогда как вполне цветущий мужчина невдалеке всего лишь пощипывал бородку в созерцательном бездействии, тоже от волнения не испытывая пока ни озноба, ни стесненности за откровенное неглиже.
— Птица, гадкая птица долгоногая... — в задышке кричала она в пронесшийся древесный гул над головою и с риском заработать воздаяние покруче. — Подумаешь, доблесть свою показал, чума чумазая: из-под грешников вырвал тюфяк и смылся с ним, негодяй!.. Слышно тебе, по крайней мере, если еще вьешься вкруг меня?
Все вихрилось в радиусе ее ярости, главным образом от бессилья придумать что-нибудь пооскорбительней, негодование было сильней стыда и боли, так что по нехватке иных средств умиротворения Сорокину оставалось издали взывать к ее благоразумию:
— Ладно, он достаточно посрамлен вами, дорогая... Кроме того, мы с вами невредимы, так перестаньте же бушевать! — и с безопасного расстояния протягивал ей нечто из мужского туалета, случайно подвернувшееся на можжевельничке по соседству. — Накиньте на себя хоть что-нибудь, вы простудитесь!.. И мы должны согласиться в конце концов, что у ревнивца имелись довольно веские основания для его необузданного поступка... Во всяком случае распорядиться по своему усмотрению пусть даже дарственным имуществом, которое пани Юлия зря не догадалась своевременно оформить хотя бы нотариальной записью... Впрочем, отсутствие юридического документа на владение, — уточнил он, — отнюдь не мешало ей завтра же подать на него в советский суд за самоуправство.
Попутно нельзя не отметить характерную для истинного художника особенность, что в столь неблагоприятных метеорологических условиях, рассеянно потирая озябшее плечо, не переставал он творчески обобщать суровую действительность. Так, при виде все еще не стихавшей Юлии, вдруг подумалось ему, что, наверно, вот так же бурно в один сверхдавний месопотамскии вечерок ее древняя праматерь переживала изгнание из рая. Профессиональное воображение позволило режиссеру усмотреть в совершившейся расправе убедительное сходство с эпизодом прародительского грехопаденья и через личный опыт даже обогатить библейскую науку ценной гипотезой. С изящным цинизмом вскрывая символику запретного яблочка, он вывел довольно правдоподобное предположена, что и пралюди были застуканы приблизительно в такой же ситуации, иначе в тексте божественного проклятия не упоминалось бы неуместное пророчество о родовых муках материнства, откуда правомерно сделал умозаключение, что ранее для них был предусмотрен другой, безболезненный способ видового воспроизводства вроде, скажем, поперечного деления инфузорий. Возможно, сделанные тогда открытия были бы еще значительней, если бы у мыслителя хоть дерюжка имелась на плечах. Его насмешливого оптимизма в обрез хватало на отыскание носильных вещей. Надо считать исключительной удачей, что до наступленья ночи успели подсобрать хоть что-нибудь, чтобы поприодеться от стужи.
Всхлипывая и поминутно оступаясь в ледяную хлябь необутой ногой, ибо далеко не все отыскалось из одежды, Юлия из последних сил цеплялась за своего Адама, проявлявшего положенную в данном случае самоотверженность в отношении дарованной ему супруги: аналогию подчеркивали суровость кары и первозданная глушь кругом. Приходилось многократно примериваться в поиске травянистой обочины, прежде чем ступить, но в общем дело налаживалось. Так, одной рукой продираясь сквозь чащу, он другою, противно-клейкой от смолы, кое-как волочил за собой свою единственную женщину.
— Таратайка моя должна находиться где-то сразу за канавой, — на ходу бормотал он, ориентируясь единственно на все более внятный бензинный смрад. — Держитесь за меня, со мной не пропадете, хотя... Возможно, волки и не съедят, но, боюсь, добротный грипп нам с вами обеспечен!
Некоторое время лишь треск раздвигаемых ветвей да чавканье трясины слышались в темноте.
— Вся продрогла и, кажется, умираю... — донесся к нему шелест издалека.
Сорокин сжал покрепче руку дамы и подбодрил сообщеньем, что в машине у него помимо алого пледа с пушистым длинным ворсом имеется запас аварийного коньяка. Вслед за утраченным было
