В номере было темно. Тетка Катька с вечера наглухо закрыла ставни. Сама она дрыхла, вся замотавшись в одеяло и положив на ухо вторую подушку. Часы, светящиеся внизу телевизора «Филипс», показывали 9.16.
Ленька вскочил. Спать абсолютно не хотелось. Предвкушение заграницы, Венеции, приключений бурлило в крови, словно пузырики выпитой вчера за ужином игристой «просекки»[5]. Он быстро и бесшумно оделся, схватил со стола карточку-ключ и выскользнул из номера. Тетка спала так крепко, что даже не пошевелилась.
Пройдя по пустынному коридору, устланному пушистым ковром, Леня вышел на общегостиничный огромный балкон. И сразу стало понятно, отчего орал пароход. Все вокруг утопало в тумане. Вчера вечером с этого балкона юноша видел через лагуну огни Венеции, море, бакены и силуэты речных трамвайчиков. Но сейчас даже кромки берега — а до него метров пятьдесят, не больше — не разглядишь. Сплошное молоко. Только высокий кедр, растущий во дворике гостиницы, можно различить.
Под балконом стояла огромная багажная тележка, переполненная чемоданами. В гостиницу, мимо телеги с поклажей, чинно и организованно, чуть не парами, входили японцы. «Новый заезд прибыл, — догадался Ленчик. — Туристы из Страны Восходящих Технологий».
И тут дверь на балкон громыхнула, Ленчик обернулся. На пороге стояла японка. Даже, скорее, японочка. Хорошенькая. Если бы Леня был каким-нибудь Муравками, он непременно бы отметил и восхитился ее ушами необыкновенно правильной формы. Ослепительно черные волосы она — видимо, специально, чтобы ушки показывать, — зачесывала назад.
Однако Леня был совсем не японцем, а нормальным русским парнем, поэтому он немедленно увидел другое — одета девушка словно персонаж мультиков в стиле «анимэ»: высокие белые гетры, коротенькая клетчатая юбочка, а меж эротичнейших гетр и юбочки проглядывают восхитительно стройные и упругие даже на вид ножки. Леня с трудом оторвался от зрелища на удивление круглых коленок и перевел взор в направлении, куда, вообще-то, приличным юношам пристало глядеть при знакомстве: на лицо.
Кукольное личико девушки его не разочаровало. Оно дышало свежестью и изяществом. Черная челка ниспадала на лоб. Грудь, обтянутая белой блузкой, казалась не по-японски большой. В глазах застыли вековые спокойствие, покорность и целомудрие.
И Ленчик тут же понял, что он, кажется, влюбился. Или — вот-вот готов влюбиться.
— Извините, — прошептала японочка по-английски и слегка поклонилась. — Я вам не помешала?
Леня знал, что от первых слов многое зависит в знакомстве, преодолел смущение и выдал, по- английски же, тираду:
— О нет, я счастлив, что столь великолепная юная леди скрасит мой одинокий досуг в этом пустынном помещении.
Ленчика учила языку старинная преподша, возрастом под девяносто. Сама преподша познавала английский (наверно, еще в позапрошлом веке) по романам Джейн Остин, Вальтера Скотта и Чарльза Диккенса — поэтому в лексиконе юноши оказалось до фига и больше оборотов типа «великолепная юная леди» и «скрасить мой одинокий досуг».
Ленчик, конечно, знал и современный сленг, но интуитивно понял, что если он вскрикнет сейчас что-то вроде: «Привет, чувиха», то сильно уронит собственные шансы.
Неизвестно, поняла ли раскосая леди тираду юного героя — только она ему еще раз улыбнулась и поклонилась. А потом достала пачку очень легкого «Мальборо» и закурила, держа сигарету восхитительно тонкими пальчиками.
Сам Ленька не курил, но курение не являлось пороком, отвращающим его от девушек. И Машка его дымила, и всякие другие овцы тоже. Если в России выбирать некурящую, рискуешь на всю жизнь остаться один на один со своим спермотоксикозом. И не курение его сейчас волновало, а то, как в условиях ограниченного времени, разности культур и неродного языка общения произвести на реципиентку впечатление. Впечатление достаточное, чтобы девушка согласилась на свидание наедине. Требовалось непременно сказать что-то эффектное, однако в Ленчиковой крови бурлили, вместо умных мыслей, сплошные тестостерон с адреналином, посему он брякнул довольно глупо:
— А вы приехали из Японии?
— Да, сегодня утром, — проговорила девушка.
— А я — турист из России.
— Правда? — вежливо изумилась японка.
— И меня, кстати, зовут Леня.
— Реня, — повторила девушка. Довольно точно, если учесть, что в японском нет звука «эль».
— А вас как зовут? — не снижал напор Ленчик.
— Юкико.
Имя показалось Лене словно сошедшим со страниц Эдогавы Рампо, Акутагавы Реноске и обоих Мураками, Рю и Харуки, и послужило дополнительным стимулом. Хотя, говоря по правде, и без имени японки афродизиаков, в виде ее груди, глаз, челочки и гетр, ему вполне хватало.
— А что вы делаете сегодня? — спросил он, плавно подбираясь к волнующей его теме.
— Мы будем иметь прогулку по площади Святого Марка, — стала добросовестно перечислять японочка — потом экскурсию в одноименный собор и во Дворец дожей. Затем произойдет обед в кафе «Флориан», а после мы поднимемся на колокольню и совершим прогулку на гондолах.
Лене не слишком понравилось местоимение «мы» в устах девушки. «Нешто она здесь с женихом? Хотя нет, японки, говорят, замуж выходят ближе к тридцати — а Юкико дай бог двадцать два. А может, она путешествует с бойфрендом? Или с родителями — что бесспорно лучше, потому что оставляет шансы — но прибавляет геморроя».
— А с кем вы, очаровательная леди, совершаете столь длительное, сколь и интересное путешествие? — спросил Ленчик, опять переходя на выспренний английский а-ля Диккенс.
— Мы — группа туристов из разных префектур Японии, — довольно уклончиво ответила девушка.
Сигарета в ее пальчиках догорала, часы показывали 9.34, скоро закончится завтрак, она вот-вот извинится и уйдет — и Ленчик решил брать быка за рога. Он понимал, что, если не добьется от нее свидания прямо сейчас, он рискует никогда больше Юкико не увидеть — а ему хотелось смотреть на нее снова и снова, — и это (а вовсе не вожделение) было для него вернейшим признаком влюбленности. И потому Леня глубоко вздохнул и на выдохе спросил:
— А что вы делаете сегодня вечером?
— Ужин у нас состоится здесь, в гостинице. — В ее голосе сквозило легкое удивление. Она, видать, в отличие от отечественных овец, впрямую поняла его вопрос про вечер, а подспудного смысла — что Ленчик хочет пригласить ее на свидание! — не просекла!
— Юкико, — тогда проникновенно проговорил Леня в стиле Грандисона, — я знаю чрезвычайно много красивейших мест в Венеции, и, если вы снизойдете до того, чтобы подарить мне свидание сегодня вечером, я продемонстрирую вам все великолепие этого дивного города.
Утверждение, что он знает венецианские красоты, являлось чистой воды враньем, и все, что Леня мог продемонстрировать прекрасной японке, — это собственный интеллект, остроумие и потенцию. Но Юкико — слава Будде, благословенному и всемилостивому! — в блефе его не заподозрила и серьезно уточнила:
— Вы назначаете мне свидание?
— Да! Да! Назначаю!
— Я согласна, — слегка потупившись, произнесла дщерь самураев.
— Кул! Оссэм![6] — возопил, переходя на современный американский, Ленчик. И церемонно добавил, слегка поклонившись: — Аригото![7]
Юкико чуть улыбнулась — видимо, для столь сдержанного национального характера сие скромное проявление чувств являлось эквивалентом русского рта до ушей — и загасила сигаретку.
— Значит, вечером, здесь же, в восемь часов, — уверенно назначил Леня.
— Сегодня вечером, на данном месте, в восемь пополудни, — как заведенная, повторила Юкико и
