– Веселова? А вы что здесь делаете?
– То же, что и вы. Прожигаю жизнь.
Его ослепительные голубые глаза смотрели прямо на нее.
Не отрывались, изучали.
Она вдруг поняла: сейчас или никогда. И вымолвила твердо:
– Владислав Владимирович! Увезите меня отсюда. Сейчас же.
Несмотря на то что доцент являлся в отличие от моряка представителем сугубо гуманитарной профессии, в решимости он тому не уступал.
Лишь долю секунды помедлив, Полонский сказал:
– Ваш номерок, – и протянул руку.
Прошло полгода
Москва
Сентябрь 1987 года
Доценту Полонскому льстила связь со студенткой, вдвое младше себя. Льстила – и радовала, и возвышала его в собственных глазах. Но не потому, что Вероника Веселова была в жизни доцента первой любовницей-студенткой.
Красавца Влада всю его жизнь баловали женщины.
Он не вел им счета, и в непрерывной череде его возлюбленных Веселова была не самой красивой, эффектной, страстной и даже не самой молодой.
Встречались в его жизни любовницы и более горячие, и более умные…
И более слабые, и более сильные…
Однако Полонскому (и он скоро стал отдавать себе в этом отчет) Вера (в отличие от других прошлых «увлечений-развлечений») просто очень нравилась.
Ему нравились ее не по-детски здравые и умные суждения.
Его забавлял ее юмор.
Он чувствовал в ней, столь еще юной, несгибаемый стержень характера.
Конечно, у восемнадцатилетней Вероники не имелось еще ни житейского опыта, ни мудрости, ни знаний о людях и о положении вещей…
И ему хотелось ее научить, помочь, оберечь…
То, что девушка оказалась девственницей, как бы накладывало на Владислава Владимировича дополнительные обязательства по ее защите и оберегу.
А когда вскоре выяснилось, что она сирота, доцент постарался относиться к ней еще более внимательно.
Безусловно, кроме душевных качеств Веры, Полонскому нравились, как он говорил про себя, ее «физические кондиции»: молодое тело, бархатная кожа, упругая грудка.
Обладать всем этим – особенно по контрасту с уже дрябловатой женой – было невыразимо приятно.
Обладать – и учить ее. «Давать (как он говаривал) уроки в тишине».
В мае восемьдесят седьмого Полонский устроил для себя и Вероники «симпозиум в Ленинграде».
В ведомственной гостинице на Старо-Невском не спрашивали паспортов, и они поселились в одном номере как муж и жена.
Окно выходило во двор-колодец.
Почему-то в номере, несмотря на весну, стаями летали комары. Вооружившись газетой, голенькая Вера по ночам устраивала за ними охоту.
Стояла подбоченясь, подпрыгивала, а доцент из постели наблюдал за ее худенькой фигуркой…
Из номера за четыре дня они почти не выходили, только поесть в ближайшем кафетерии.
Раз прошлись по Невскому до Эрмитажа.
Поели пирожных в «Севере», выпили шампанского в «Лягушатнике».
Еще день посвятили поездке в Царское Село…
Вернулись в Москву в одном купе «СВ».
Ночью снова любили друг друга: покачивание вагона, стук колес, фонари случайных полустанков…
Возвратились с вокзала каждый к себе: она – в общагу, он – в квартиру к жене.
Затем, летом, Полонский организовал еще один праздник любви.
Его жена с двумя дочерьми укатила в отпуск в пятигорский санаторий.
Владислава в Москве задержала работа над докторской: в свете гласности, объявленной в стране, нужно было перерабатывать целые главы.
Студенты сдали сессию – доцент уговорил Веру остаться в столице.
Она украдкой переехала в его квартиру.
И снова они жили как муж и жена.
Она готовила ему завтраки.
Приносила кофе в постель, будила свежим поцелуем… Он достал абонемент на московский кинофестиваль, и каждый вечер они отправлялись в кинотеатр «Зарядье» на просмотры. Французские, американские, итальянские фильмы поражали Веру своей открытостью, свободой.
Свободой, с какой там люди признавались в любви, или покупали продукты, или ездили по миру…
Любовники возвращались в квартиру Полонского на позднем метро, в толпе себе подобных – киноманов и театралов.
Обсуждали кино – сбивались на политику… Дома снова любили друг друга…
А потом…
Потом кончился отпуск у жены, Полонский уехал с дочерьми на базу отдыха на Селигер, Вероника отправилась домой в Куйбышев.
Он дважды украдкой написал ей.
Она ответила ему пятью письмами – слала на снятый им абонентский ящик на Главпочтампте.
Полонский, оказавшись вдали от Вероники, понял, что он, оказывается, скучает по ней.
Скучает по ее молодости, чистоте и жизненной силе…
Ему хотелось, чтобы его жизнь шла рядом с Вероникиной долго – настолько долго, насколько это возможно.
Он желал оберегать ее, учить, направлять. И – наслаждаться ею.
Однако ему совсем не хотелось – пока не хотелось? – жениться на ней.
К чему такие испытания?
Ломать налаженный быт…
Объясняться с супругой…
Разделять с ней квартиру и вещи… Разлучаться с дочерьми… Словом, к чему ему разрушать (как он выражался про себя) «сложившуюся инфраструктуру собственной жизни»?
Не нужно, вовсе не нужно этого делать!.. И снова пришла осень, и студенты с преподавателями вернулись в институт, и Полонский по-прежнему зажил с семьей в своей трехкомнатной квартире, а Вероника вернулась в ненавистную общагу.
