– Ну ты и гадина! – выдохнул он.
И цепкой хваткой взял Полонского за предплечье. – Пошли!
– Куда – пошли? – усмехнулся доцент.
– Драться будем! – Пошли. Но можно мне сперва одеться? – иронически осведомился Полонский.
В этот момент на одной руке Васечки повисла Вера, на другой – могучая Зойка. В дверь, привлеченные скандалом, заглянули несколько человек.
– Вася! – резко сказала овладевшая собой Вера.
– Или ты сейчас же уходишь…
Просишь прощения у Владислава Владимировича и уходишь… Или… Или – я знать тебя не знаю!..
– Ага, – кривовато усмехнулся Безбородов.
– Ты знать меня не знаешь… И ты останешься с ним…
– Да, я останусь с ним, – твердо сказала Вера. – Что бы ты по этому поводу ни думал…
– Ну уж нет! – вскричал Василий, дернулся, вырвал обе руки из девчоночьих рук и снова бросился на доцента.
Тот встретил его прямым ударом в лицо.
Вася от удара отшатнулся, но с новой силой, ослепленный и окончательно разъяренный ненавистью борьбы, бросился на полуголого Полонского.
– Сука! – исступленно орал он. – Сука!.
Обеими руками он попытался схватить за шею доцента – тот, оскалившись, отводил захват.
Со стола посыпались учебники. Вероника в ужасе закрыла глаза.
И тут в коридоре раздались милицейские свистки.
В девчоночью комнату стремительно и по-хозяйски вошли двое бойцов-молодцов из студенческого оперотряда, с красными повязками «Дружинник» на рукавах.
За ними маячила огромная, словно весь состав Политбюро, ряха коменданта общежития Прокопия Никодимыча.
После свистков и вторжения дружинников соперники наконец отпустили другу друга.
У Безбородова из носа шла кровь.
На голом торсе Полонского виднелись красные пятна: следы Васечкиных рук. Доцент тяжело дышал.
Вместе с дружинниками и Прокопием Никоди-мычем в комнате стало совсем тесно.
Прокопий Никодимыч разглядел полуголого доцента Полонского.
Оценил ситуацию.
Плотоядно улыбнулся.
Глазки его хищно залучились, и он промолвил сладким голосом:
– Здра-авствуйте, дорогой Владислав Владимирович!
Приказ об отчислении состряпали в рекордные сроки.
Василий пробовал защищаться. Ходил в деканат и в комитет комсомола. Взывал к здравому смыслу – он что, преступник какой? Злостный спекулянт или диссидент?
Чего он особенного сделал?
Подрался?
Так мало ли драк происходит в общагах…
Недавно вьетнамцы вообще стенка на стенку ходили.
Но ему популярно объяснили: драться можно с себе подобными. А бить преподавателя – пусть даже за то, что он переспал с твоей девушкой, – нельзя. «Скажи спасибо, что дело за хулиганку не завели!» – сказал ему на прощание ректор.
Василий подписал обходной и забрал из института документы.
Он как раз поспел к окончанию осеннего призыва.
Вера умоляла: 'Васька, не дури! Ты что, заболеть не можешь?! У меня есть знакомая из первого меда, она говорит – можно любую болезнь изобразить.
Сотрясение мозга, шизофрению… Да хоть писаться начни по ночам!'
Он выслушивал ее речи.
Молчал.
Вера горячилась: «Васька, ну не сходи с ума! Откосишь в лучшем виде! Годик поработаешь, потом восстановят!»
Ей было действительно жалко глупого одноклассника и бывшего соседа по парте.
Он так старался покорить Москву и покорить ее. Веру. А получился полный пшик.
Из института выперли с волчьим билетом.
На горизонте маячил, возможно, Афган.
Вера и жалела Ваську, и злилась на него.
Какого лешего он пришел в ее комнату?
Она ведь сто раз ему говорила – без предупреждения не являйся.
И зачем затеял драку?!
Сказал бы ей благородно:
«Между нами все кончено!» Хлопнул дверью…
Она бы не сильно и расстроилась…
Только б заметила Владу: «Видишь, из-за тебя я поклонника потеряла!» Но Васька, дурачок, по- хорошему уйти не захотел.
Разборку затеял.
Опозорил ее на весь институт!
История в общежитии получила благодаря бдительному и словоохотливому коменданту самую широкую огласку.
И более всего, конечно, обсуждали студентку Веселову. Всюду, в институте, в общежитии и даже в автобусе по дороге из общаги в институт, ее провожал надоедливый, любопытный шепоток: «Вот она, эта Верка!»
Ее рассматривали, как диковинную зверюшку, искали следы порока на лице…
И думалось, облегченно и горько: «Хорошо, что мама об этом никогда не узнает…»
Полонский из института уволился – ушел в разгар семестра, и даже вездесущая секретарша с его бывшей кафедры не знала, где он теперь работает.
Никто не знал. И Вера не знала.
Влад не подал ей ни весточки, ни знака. Ни звонка – хотя куда он мог бы ей позвонить?
Ни письма – но в Москве никто не пишет письма друг другу…
Несколько раз она набирала его домашний номер.
Всегда отвечала жена. На первой же нотке ее визгливого голоса Вера клала трубку.
Однажды замешкалась, показалось, что в недрах квартиры звучит ЕГО голос, и успела услышать ее визгливое: «Прекрати звонить сюда, сука!»
Владислав не простил ее.
Да как он может простить?!
Ведь это она втянула его в грязный, отвратительный скандал.
Гневное заседание кафедры…
Партсобрание… Конец блестящей карьеры…
Сначала Вера ругала себя днями и ночами. За неделю мучительного самоедства она побледнела до синевы, осунулась и обнаружила у себя парочку седых волосков.
Потом начала задумываться: а только ли она во всем виновата?
Разве это она затащила Влада в свою комнату?.. Да нет, как говорится, «не виноватая я, он сам пришел».
Вера-то как раз не любила встречаться в общежитии.
На этом настаивал именно Полонский.
