– А чей был офис? – быстро спросил Алексей. – Тот. на Большой Дмитровке? Ваш?
– Друзья, мой друг, друзья… Как говорит мой – и ваш – большой приятель мистер Маккаген, не имей сто рубля, а имей сто друзз'я… – Козлов смешно передразнил акцент Брюса. – Да, кстати, о Брюсе!.. Я открываю вам все карты, молодые люди, заметьте!.. В один из дней – кажется.
это было прошлое воскресенье – я заметил, что вы, Данилов, переживаете творческий кризис… И даже готовы бросить роман… И тогда я, чтобы вы встряхнулись, уговорил Брюса Маккагена – моего, можно сказать, друга, – чтобы он отправил вас куда-нибудь развеяться. Желательно вместе с вашей новой приятельницей, – Козлов отвесил полупоклон Наташе. – В поисках, так сказать, новых ощущений и творческих идей…
– Да, я чувствовал, что и эта поездка была неспроста, – делая кислую мину, проговорил Алеша. – Большой брат смотрит на тебя.
– Перестань, – Наташа погладила его по руке. – Нам было хорошо вместе.
– Маккаген, умница, пошел мне навстречу… – продолжил Козлов. – Не зря я каждый раз, когда мы встречались, изо всех сил накачивал его виски… А он маленько обрусел и стал понимать нашу пословицу про долг, что платежом красен… И, конечно, очень хорошо, что он нежданно-негаданно отправил вас на Святую землю… Ну, согласитесь, разве можно придумать лучше декорации для последней, решающей схватки? Схватки между вялым, скучным, розоватым добром – и увлекательным, ярким, вдохновляющим злом?
– И кто же победил? – прищурясь, спросила Наташа.
– Вы вернулись. Алеша жив и здоров. Неужели вам не ясно? Не ясно, кто победил?
– Это неправда, – быстро произнесла Наталья.
Алексей стоял молча, словно завороженный.
– Правда, правда, – успокаивающе проговорил Козлов. – И это только начало. Ему еще предстоит покорить сердца людей, а после – стать властелином мира!..
– По-моему, вы ошиблись адресом, – сказал Алеша, внимательно и без улыбки глядя на Козлова. – Я вовсе не хочу стать властелином мира. Не хочу – и не буду.
– Так ведь вас не спросят, хотите ли вы, – мягко проговорил Иван Степанович. – Возведут на царство – охнуть не успеете. Вы уж лучше и не сопротивляйтесь.
– Пойдем, Наташа, – Алексей взял ее за руку. – Ты права, он просто сумасшедший.
– Внимание всем! – скомандовал Петренко в своем фургоне. – Они расходятся. Берем по команде. Как поняли меня?
– По-онял, – пьяновато откликнулся «сантехник» с лавочки.
– Вас поняли, товарищ подполковник, – отозвались оперативники в «Волге».
– Принято: берем по команде, – бросил Вася Буслаев из своего «опелька».
– Подождите, мальчики, – сказала Наташа, ее было отлично слышно в фургоне через направленный микрофон. – Мне надо попудрить носик. А вы еще поговорите.
– Она уходит, – прохрипела рация у Петренко.
– Сам вижу, – буркнул он.
– Что делаем?
– Ждем.
Наталья Нарышкина отошла от обоих мужчин и направилась к Тверской, к подземному переходу. Однако до него не дошла, остановилась у поребрика, будто бы собралась ловить такси.
– Я старше вас, Данилов, – услышал Петренко по громкой связи голос Козлова. Двое мужчин по- прежнему стояли рядом. – Я старше вас и знаю: течению жизни сопротивляться нельзя. Захлебнешься… А она все равно унесет, куда ей надо.
– Спасибо, папа, – насмешливо проговорил Данилов.
Тут Петренко увидел, что рядом с Нарышкиной, стоящей пообочь Тверской, словно «ночная бабочка», снижает скорость нечто двухколесное, обтекаемое, цветастое – мотоцикл. Его седок обвивает руль, голова в непрозрачном шлеме. Мотоцикл сбавляет ход километров до двадцати. Наташа протягивает руку, словно голосуя. В руке у нее сумочка. Мотоциклист выхватывает сумочку. Наташа отскакивает. Мотор ревет, седок задает шпор двухколесному коню. Через пару мгновений бицикл набирает километров сто в час.
– Она ему что-то дала! – отчаянно орет опер из «Волги».
– Вижу! За ним! Быстро! – кричит Петренко, понимая, что это бесполезно.
«Волга» заводится и, хрустя передачей, тяжеловесно устремляется за добычей.
Петренко переходит на «гаишную» волну и скороговоркой выпаливает в рацию:
– Это Циклон-два! По Тверской, от Пушкинской к Маяковке, движется на высокой скорости мотоцикл без номерных знаков, возьмите его!
А затем кричит уже всем своим – Варваре, Буслаеву и прочим:
– Берем!
И все выскочили, побежали, набросились… Варвара вихрем подбежала к Наталье, руку за спину, затылок вниз, впихнула в подъехавший «рафик»…
Постовой на Маяковской площади, получив сообщение Петренко, движением жезла остановил поток, идущий вниз к Кремлю. Разлаписто двинулся от угла Зала Чайковского к осевой. Однако среди машин, летящих вверх к Белорусскому вокзалу, мотоциклиста не оказалось…
«Волга» с оперативниками успела заметить, что мотоцикл, почти не снижая скорое;: вернул с Тверской направо, под своды гостиницы «Минск».
– Циклон-два! – прокричал в рацию оперативник, сидящий в «Волге». – Мотоцикл без номера уходит по Дегтярному переулку!
Когда «волжанка» с комконовцами достигла наконец начала Дегтярного переулка, мотоциклист уже проехал его весь. Нарушая все правила и игнорируя знаки, он пересек на скорости сто двадцать километров в час Малую Дмитровку. Заскользил, никем не преследуемый, по дуге Успенского переулка вниз к Петровке. Слева разворачивал свои красоты сад «Эрмитаж». Справа мелькали особнячки. Мотоциклист не был никем замечен, кроме двух-трех редких прохожих.
На пересечении с Петровкой, почти под самыми державными окнами Петровки, тридцать восемь, он, не останавливаясь, лихо заложив вираж, свернул направо. Судьба его хранила – у Петровских Ворот отсутствовал обычный там гаишник. Светофор на пересечении с бульваром горел зеленым. Сбросив газ до восьмидесяти, гонщик заложил вираж влево, на Петровский бульвар. Управлял он одной рукой, другой прижимал к цветастому комбинезону Наташину сумочку.
Мотоциклист промчался вниз по Петровскому бульвару, подгадал на зеленый у Трубной площади и лихо вознесся по крутой горке Рождественского бульвара.
Его уже ждали. Труженики дорожно-патрульной службы, получив позывной «Циклон-два», готовились принять нахального мотоциклиста по всем направлениям его дальнейшего движения. Один гаишник, поигрывая жезлом и расстегнув кобуру, вышел к обочине Мясницкой у святая святых – Лубянки, дом два. Другой готовился принять его в свои объятия на Сретенке, не доезжая Садового кольца. Третий уже ждал мотоциклиста у Покровских Ворот: он тоже расстегнул на всякий случай кобуру.
Однако «Ямаха» с седоком в ярко раскрашенном комбинезоне не помчалась ни налево, по Сретенке к Садовому кольцу, ни прямо – по бульварам к Покровским Воротам, ни направо – к Лубянке.
Почти на самом пересечении Рождественского бульвара со Сретенкой мотоциклист, только что взлетевший на один из пресловутых семи московских холмов, сбавил ход, остановился, соскочил.
Шагом ввез свое стремительное чудовище во двор, под «кирпич». Из неподалеку расположенного храма древнего Сретенского монастыря доносилось радостное, светлое пение – и сам храм, белый, пузатый, казался сквозь ветви уже распустившейся березы светлым, радостным.
Однако седок не повернул к храму. Он провез своего коня прямо: к решетке, ограждавшей уродливо-сталинскую школу красного кирпича. Прислонил к решетке свой обтекаемый агрегат. Из багажничка мотоцикла достал цепь с замком. Приковал, поглаживая, своего двухколесного друга к бездарной решетке. Затем извлек из багажника сложенную сумку, оказавшуюся довольно объемистой.
