Таня немедленно набрала домашний телефон Синичкина. Ну, разумеется: «Привет, дома никого нет»
И вдруг.., автоответчик оборвался на полуслове и раздался голос Синичкина: «Слушаю!»
«Привет», — чуть не вырвалось у Тани.
Но она промолчала и нажала на «отбой».
Она не такая дурочка, чтобы говорить по телефону, который может прослушиваться.
Теперь нужно молиться, чтобы не было пробок.
Чтобы добраться до Большой Дмитровки, прежде чем Паша куда-нибудь отправится. А в том, что тот не будет сидеть сиднем в четырех стенах, Таня не сомневалась.
Купить провизию в центре Москвы стало невозможно.
Продуктовые магазины лихо подменились тысячедолларовыми ресторанами, казино и бутиками. На место продмага на углу Дмитровки и Столешникова, куда Паша Синичкин бегал за колбасой и водярой, въехал «Хьюто Босс». Вообще-то хлеб и плавленые сырки Павлу требовались немного чаще, чем пиджаки за десять тысяч, поэтому марку «Босс» он проклял — отныне, и присно, и вовеки веков. Последним бастионом еды в центральных кварталах держался «Елисеевский», но теперь и он закрыт. Говорили, что всего лишь на ремонт, но на самом деле кто его знает. Может, после ремонта у «Елисея» провизии дешевле, чем устрицы и фуа-гра, не найдешь.
В такой ситуации холостяку Павлу ничего не оставалось, как питаться вне дома. Не считая утреннего кофе и вечернего чая, он заправлялся один раз в сутки — зато до отвала. Слава богу, деньжат, чтобы обедать на выходе, пока хватало. Конечно, не на понтовый «Краб-Хаус» (который лихо вытеснил, сволочь такая, со своего места милое кафе «Московское»), а на заведения более демократичные. Чаще всего Синичкин заправлялся в «Макдоналдсе». Когда начинало тошнить от канадских котлет, перебирался в «Прайм» в Камергерском.
В этот раз он выбрал для ужина студенческое кафе «Пироги» неподалеку от дома, на Дмитровке. Не слишком презентабельно — однако не пристало оперу (а в душе Паша по-прежнему считал себя опером) встречаться с агентом в крутых кабаках. Расплачиваться за двоих будет уж очень накладно. А каждому рассчитываться за себя, «сепаратно», — как-то не по-людски.
Ну, а обедать за счет агента — совсем уж западло. (Хотя Синичкин не сомневался: сейчас его информатор может без напряга оплатить счет и в «Краб-Хаусе», и в «Циркусе», и в «Мосте».) Паша завербовал Котомского в конце восьмидесятых, когда тому светил реальный срок за вымогательство. Нехитрые манипуляции с уликами позволили ограничиться условным наказанием. И обернулись вечной благодарностью Котомского — который время от времени постукивал Паше в течение всего периода, пока тот служил в краснознаменной милиции. Да и после, уже начав свой частно-сыскной бизнес, Синичкин пару раз обращался за помощью к Котомскому. И тот, сильно прибавивший в уголовном авторитете, охотно шел навстречу Павлу. Уважал его. А еще пуще — боялся, что расписки, написанные им когда-то о сотрудничестве с органами, вдруг всплывут.
Синичкин пришел в «Пироги» первым. Занял столик в углу.
Зал был почти полон — безусыми студентами, румяными студентками. Они потягивали пиво, ели мороженое и беззастенчиво кадрились друг с другом.
Синичкин сделал заказ у такой же юной, как посетители, официантки. Попросил принести свинину по-тирольски, кофе и пиво.
Котомский явился минута в минуту: дорогой льняной костюм от ненавистного Синичкину Босса, взмокший от пота лоб. Паша с интересом наблюдал, как он протискивает свою тушу мимо столиков, следуя по направлению к нему.
— Растолстел ты, Котомский, — сказал вместо приветствия Синичкин. — Настоящий боров стал.
— Во бля! — огорчился агент. — Заметно, значит?
— Еще бы.
— А я худеть решил. Думаю на кровяную диету сесть.
Как эти дурачки из Думы.
Подошла официанточка, обратилась к Котомскому:
— Что будете заказывать?
— Зеленый чай есть?
— Да, конечно.
— Тащи целый чайник.
— Извините, но чай у нас подается чашками.
— В презервативах, что ли?
— В пакетиках, — покраснела официантка.
Котомский скривился.
— Ладно, неси чашку.
Когда она отошла, Котомский обратился к Павлу:
— А ты че в такие детские кабаки ходишь? С баблом проблемы?
— Мне хватает.
— А то могу прислать.
— Как-нибудь обойдусь.
Официантка принесла чай для Котомского и кусок свинины для Павла.
Котомский по роду своей околокриминальной деятельности знал многое о том, что творилось в преступном мире — в том числе в сфере торговли живым товаром.
— Ты слышал, — спросил Синичкин, отрезая кусочек мяса, — проституток в Москве убивают.
— Да слышал, — скривился Котомский.
— Что думаешь?
Котомский выругался — громко и витиевато. Потом добавил:
— Девки уже работать не хотят! Боятся, суки!
— Пусть отдохнут.
— Ну да! Щас! Они не отдыхать сюда из своих Сарансков приехали, а лавэ с лохов тянуть.
— Так что в твоих кругах про этого маньяка слышно?
— Братва сама этого гаденыша ищет. Найдет — яйца ему отрежет.
— Когда братва кого-то ищет — это серьезно, — покачал головой Павел. — И что? Скоро найдет?
— А я знаю?!
— Три девчонки ему подставились. Что ж они такие неосторожные-то?
— Неосторожные?! Ты, Синичкин, этих коз продажных когда-нибудь пользовал?
— Бог миловал, — покачал головой Паша.
— Ну и дурак. Девки, скажу тебе, одна к одной.
Старательные и душевные. Хочешь, угощу?
— Да не надо меня ничем угощать, — скривился Синичкин. — И никем.
— Ну когда захочешь — свистни. Хоть полк девчонок тебе выставлю.
— Не надо мне никакого полка. Ты мне про убийства расскажи.
— С каких это пор частный сыск убийствами сосок заинтересовался? — прищурился Котомский.
— С тех пор, как это заинтересовало моего клиента, — обтекаемо ответил Паша.
— Ишь ты, какой загадочный!
— Давай рассказывай, — вздохнул Синичкин, отправляя в рот кусочек свинины.
В гулком помещении кафе, декорированном в минималистическом духе — неудобные стулья, крашенные масляной краской стены, — раздавался гул молодых голосов. Синичкин огляделся.
Один молодняк. Такие все юные, доверчивые. Изображают из себя неизвестно что, а на деле совсем еще дети. Вот девчонка сидит за столиком одна, ест мороженое и все время с надеждой посматривает на входную дверь. Входит новый посетитель, она вскидывается к нему — а потом на лице ее отражается разочарование… Не тот…
