Святослав Логинов
Барская пустошь
Зайка серый,
Куда бегал?
В лес зеленый.
Что там делал?
Лыки драл.
Куда клал?
Под кусток.
Кто украл?
Ларион!
Поди вон!
Напраслину клепал зайка на всех Ларионов скопом, и за эту вину многие зайки расплатились серыми шкурками. Дедушке Лариону куда как за восемьдесят было, а охоты он не бросал и почитай каждую неделю бил зайку, а то и двух. Ноги у старого уже не ходили, так он отправлялся на охоту, прихватив привезенный внуком складной стульчик. Выбирался на задворки, ставил стульчик поудобнее, не надеясь на хлипкую спинку, а так, чтобы прислониться к стене сенного сарая. Там и сидел, бывало, по нескольку часов кряду. В ночи появлялись зайки. Бесшумные тени, неприметные в полумраке, прокрадывались на огороды или в сад, портить яблони. Но от дедушки Лариона не скроешься, у него глаз, что у совы, а в старости еще и дальнозоркость объявилась. Так, со стульчика не вставая, и бабахнет. Ружье – грох! Зайка – кувырк! Вот мы и с мясом.
Бабушка выстрел слышит и, кряхтя, поднимается с железной кровати
Случалось дедушке и промазать. Тогда – беда! Только попробуй усмехнись или, пуще того, словцо насмешливое скажи – дед вспыхнет, зашумит, а то и кулаком сунуть может. А там ему от волнения сердце прихватит, будет лежать, сосать таблетку «нитросорбит». Нет уж, над чем другим посмеяться можно, а когда охота неудачна, иди да помалкивай.
После охоты складной стульчик возвращался законному владельцу. Внука тоже звали Ларионом, в честь дедушки. Так просто в наше время Лариона не встретишь – имя редкое. По редкому имени и профессия у внучка не рядовая – художник. Это Кольки да Лешки могут быть трактористами, а если выучатся, то простыми инженерами. А редкое имя обязывает, с ним хочешь не хочешь, а надо быть на особицу.
И Ларион-младший не подкачал. Одна выставка в Новгородском кремле чего стоит; вся деревня смотрела, как «нашего Ларьку по телеку показывают»… Бывало, что богатые иностранцы Ларионовы картины покупали и увозили к себе за границу. Платили втридорога, а на картине, смешно сказать, пруд в Гачках. Прежде мельница стояла, а теперь только валуны от плотины замшелые и ручей меж ними. Кто ж этого пруда не знает? Среди камней мальчишки от века вьюнов ловят голыми руками, в омуте купаются, обмениваясь впечатлениями, какая ледяная на глубине вода. И вот, сызмальства знакомый пруд так поразил заезжего американоса, что тот за картину деньжищ отвалил – весь пруд того не стоит вместе с мельницей, что на нем когда-то стояла.
Еще Барскую пустошь рисовал. Место всем известное, ничего там нет хорошего. Прежде усадьба была, но ее в восемнадцатом порушили, теперь и следа не вдруг найти. Березы старые вдоль ручья, саженные в ряд. Кусты сирени, задичавшие, сами собой растут. А усадьбы и фундамент заплыл. Прежде на горушке косили, а теперь бросили, земля пустует. Под березами, правда, лисичек тьма бывает, а их заготконтора принимает за хорошие деньги. Так что, кто первый придет, тому и счастье. А так – место бросовое, не нужное. А Ларион туда как на посиделки повадился, картину сделал, называется: «Туман». Этого тумана в округе – хоть ложкой хлебай, а Лариону, вишь, на Барской пустоши понадобился. На картине тропку видать и березы – чуть, а дальше – все бело, глаз блазнит, да чем не разберешь.
Мужики смотрели, хвалили – подходяще нарисовано, только бы ты, Ларик, прояснил маленько, а то ухожи не видать. Там ухожа за ручьем, а на картине не разглядеть.
Один Вовка Замятин с народом не согласился. Ничего, говорит, прояснять не надо. На Барской пустоши туман сытый, глядеть сквозь него не обязательно, его пронюхивать надыть, так что все Ларька правильно изобразил.
Скажет тоже, туман на картине пронюхивать!.. Вовка, он такой, и грибы нюхом ищет, нос, что у собаки. Опять же пропойца, хлеба в дому неделями не бывает, тут и туман сытным покажется.
А ведь прав оказался Вовка! Нацело забеленную картину купил какой-то швед и увез к себе… будто у него там, в Швеции, своего тумана нету.
С тех пор мужики картины смотрели, а мнения не навязывали; Ларион этому делу в академии учился и лучше знает, что рисовать и как.
Дедов портрет Ларион не продавал, дома на стену повесил вместо фотографии. И добро бы в пиджак старика нарядил, пиджак костюмный у дедушки почти не надеванный… нет, как по дому ковылял в зайчиковой телогрее, так и на портрет попал. Теперь добрые люди станут думать, что у деда Лариона приличного и надеть нечего.
Свой художник не во всякой деревне есть. Приезжие, бывало, пугались, слыша, как деревенская тетка кричит соседке:
– Валюха! Я на пленэр пошла, коз пасти. Автолавка придет, так ты мне шумни!
Вообще-то младший Ларион жил в городе, прописка у него была московская и мастерская тоже в Москве. Только взрослому мужику при папе, при маме жить несподручно, а художественные студии бывают в таких скворечниках, куда ни люди нормальные не вселятся, ни офис самый задрипанный не въедет. Может, потому Ларион и не измосквичился. Оно давно известно, кто с родных мест во что бы то ни стало в столицу перебраться хочет, тот, может, успеха и добьется, но скурвится очень быстро. Москва на это дело беспощадная – ни талант не спасет, ни умище, – высосет столица приезжего, что паук муху, и наполнит пустую шкурку всякой бестолковщиной. Это и называется, измосквичиться.
Вот ведь странное дело, в московской квартире человеку не живется, а в дедовом доме – пожалуйста! В художественной мансарде, куда шесть этажей взбираться по провонявшей кошками лестнице, ему не работается. А в пронавоженном хлеву бабкину козу рисовать – в удовольствие. Коза в полутьме едва белеется, одни глаза – желтые, безумные – на виду. И рога над ними изогнутые; не понять, то ли Мотрина коза, то ли черт рогатый. Любит Ларион нарисовать так, чтобы народ с прищуром глядел. А без прищура не сразу и дотумкаешь, что там на картине. Хотя все рисовал по правде, натуру не исказивши. Живопись штука мудреная, к ней тоже талант нужен и обычка.
По весне вновь привадило Лариона ходить с мольбертом на Барскую пустошь, ту самую, где туман сытый. Проталины рисовал, лес в стылой, словно бы стальной дымке. Потом дымка стала зеленой, а среди жухлой, тем летом не выкошенной травы зажглись звездочки мать-и-мачехи. Картины не получалось: весной хватает времени и сил разве что на этюды, так быстро меняется мир вокруг. Мгновение – и серое прошлогоднее былье скрылось под солнечным ковром одуванчиков, и только двухметровые стебли коровяка упрямо торчат к небу, напоминая, что еще недавно все было серо. Чтобы весну написать, нужна юоновская палитра, но не успеешь вжиться в солнечное ликование, как одуванчиковый косогор поседеет, а лес – напротив, сменит чуть заметную зеленцу на прочную листву. Мучайся, грызи от бессилия деревянный конец кисти, лови неуловимое…
За косогором вроде голоса послышались. Ларион обернулся. Так и есть, мужики идут: Володька
