оторопел. Утро было как утро. Но в десятке метров он увидел пару совершенно прелестных глыбок с выпяченными чуть ли не наружу напряженками. А день, между прочим, давно уже занялся. Как это они убереглись, такие простенькие, от хищного взора той же Клавки?.. К счастью, Никита за последнее время довольно крепко усвоил первый принцип бытия: не зевать! Поэтому он не стал задаваться пустыми вопросами и, нашарив ломик, соскользнул со своей глыбы.
Оба камушка Кляпов буквально расплескал, потратив на каждый ударов десять, не больше.
«Почин есть», – мысленно отметил он, собирая в прикрепленную к поясу сетку сначала два, а потом еще три тюбика.
Впрочем, пока обогнул опору, сетка, можно сказать, опустела. Никита отбросил оболочку предпоследней капсулы – и замер вновь. Открывшийся перед ним проулок нежно сиял россыпью некрупных белых глыб. Пиршество для ломика – да и только!
И лишь когда набитая капсулами сетка огрузла, растянулась и стала поскрипывать на ходу узелками, Никиту наконец посетила мысль: а что это ему до сих пор никто не попался навстречу?
Откуда-то набежала стайка взъерошенных и непривычно притихших побирушек. Отяжелевший, благодушный от сытости Никита хотел даже бросить им пару тюбиков, но понял вдруг, что зверьки окружили его полукольцом вовсе не ради подачки.
– Де? – взволнованно чирикнул один из них (Не Телескоп. Телескоп – крупнее). – Ок!
– Что где? – не понял Кляпов.
– Ок! – Лупоглазый взволнованно тыкал розовым пальчиком в покрытие.
Никита огляделся. Овалов неизвестно откуда падающей тени на мерцающем стеклистом покрытии нигде не наблюдалось.
– Н-не знаю… – проговорил Никита, ощутив внезапный озноб.
Стало быть, никто не вышел поутру разбивать глыбы, потому что… Потому что не смог. Потому что исчезли скоки… Никита в ужасе обвел взглядом бледно-золотистые громады опор, ставшие вдруг в его понимании склепами. Ромка, Василий, Крест, Пузырек, Лика… все они были заперты там, внутри… Может быть, сейчас они колотятся о стены, пытаясь…
«Да ладно тебе чушь молоть! – мысленно прикрикнул на себя Никита Кляпов. – Колотятся! Да эти стенки пинками прошибить можно…»
Однако же не прошиб до сих пор никто…
«Это Ромка! – осенило Никиту. – Опять что-нибудь натворил с кабелями…»
Ну, если так, то ничего страшного. Исправят, что он там разворотил, – и опять все придет в порядок…
Авдруг – не Ромка? Вдруг – сами хозяева? Этакий вариант Ноева ковчега, а? Грешников – к ногтю, а праведника…
Никиту вновь обдало ознобом.
С обществом у него были давние счеты, но жить одному? Здесь?
Не зная, на что решиться, он двинулся к ближайшей опоре и, возможно, минут через пять, взвинтив себя окончательно, принялся бы крушить стену, пытаясь проломиться к кому-нибудь из узников.
Но тут он увидел скок. Теневое пятно лежало аккуратным овалом у самой стены, словно никуда и не исчезало. А секунду спустя из проулка неподалеку прянул и заметался по пятачку истошный нечленораздельный вопль. Как выяснилось впоследствии, это вопила от радости вырвавшаяся наружу Клавка.
Прав, трижды прав был мудрый Пузырек: без Клавкиного броневичка жизнь теперь стала просто немыслима. Вот уже второй раз кипели страсти вокруг глыбы, слегка похожей на постамент Медного Всадника. Кто первым произнес имя Ромки – неизвестно. Такое впечатление, что все заподозрили его одновременно. Хотя, если вдуматься, Лика с Василием о его проказах уже знали, знал и Никита, но они вроде никому Ромку не продавали… Разве что обмолвились невзначай…
– Что? Не правда? – надрывалась Клавка. – Я вас когда еще предупреждала – кто-нибудь меня послушал? Ну, правильно, не вашу ведь стенку развалили – Клавкину! А я уже тогда видела, что это за чудо к нам пожаловало! И все молчали! Слова никто не сказал! Маше от него – навар, Пузырьку – навар! Леше колпачок нальешь – он тебе лезгинку станцует! А эта бесстыжая! У всех на глазах к себе его уволокла! Что? Не так?
– Закрой пасть! – гаркнул Василий. – Чего ты тут без разбору поливаешь-то?
– А ты вообще прижухни! – вскинулась Клавка. – Кто его в тарелку загнал? Я, что ли?
– Во! – молвил Пузырек с видом тонкого ценителя. – Заплющила языком. Лоском всех кладет…
– Дозвольте слово молвить… – давно уже блеял и дребезжал дедок Сократыч.
– Нет, пусть она выйдет! – не унималась Клавка. – Пусть она скажет!
Бледная Лика раздвинула стоящих и стремительно шагнула к броневичку. Обернулась. Все примолкли.
– Я сама обо всем узнала позавчера, – несколько надтреснутым и все же твердым голосом начала она. – И сказала. Или – или. Или я, или продолжай в том же духе. Ночью он отключил скоки. Сегодня утром я его встретила. И сказала. Что больше его знать не желаю. – Лика с вызовом оглядела собравшихся. – Еще вопросы будут?
Толпа ошарашенно молчала. Лика прошла на место и присела на камушек рядом с Василием. Тот ободряюще пожал ей руку.
– Дозвольте слово молвить…
– Тихо! – рявкнул Леша Баптист. – Дайте сказать! Тут вон дедок рвется!
Седенький румяный Сократыч тоже на броневичок не полез – стал у подножия и с ласковым любопытством оглядел собравшихся.
– А какие вы, собственно, собираетесь принять меры к нашему… м-м… нарушителю спокойствия?
– Да бойкот объявить – и все дела! – напрямик брякнул кто-то.
– Очень мило… – Сократыч благосклонно покивал. – И как, по-вашему, он на это отреагирует?
– Да пусть как хочет, так и реагирует!
– Например, отключит скоки на несколько дней кряду? – предположил Сократыч. Собрание так и оцепенело.
– Спасибо, у меня все, – кротко молвил дедок, отходя в сторонку.
– Да что ж это такое? – страдальчески взвыла с вершины броневичка опомнившаяся первой Клавка. – Из-за одного поганца…
Все разом загомонили. Потом рядом с Клавкой на выдающемся вперед уступе глыбы появилась кольчужно мерцающая спецовка Пузырька. С извечной своей мудрой улыбочкой морщинистый умелец простер руки, словно нашаривая дорогу в темноте, и вскоре добился относительной тишины. Уж больно странно было видеть аполитичного Пузырька, собравшегося толкать речь.
– Значит, чего? – сказал он. – Мне ж ведь тоже работать надо. Сами же скулить начнете, если гнать перестану… Меры, да? А какие тут меры? Дедок-то прав: обидится – хуже будет… Значит, что я предлагаю… А перетерпеть недельку!
Толпа помедлила мгновение, а затем взорвалась, как глыба, если тюкнуть ее в самую что ни на есть напряженку. Мудрый Пузырек подождал, пока вопли спадут, и снова принял позу слепца, наслушивающего руками дорогу.
– Причем – как? – невозмутимо продолжал он, – А как обычно. «Здравствуй, Рома… Как дела?..» Будто ничего и не было… Вы мне поверьте! Я в людях не ошибаюсь. И в Ромке тоже… Вот Вася не даст соврать… А? Вась? Что я тебе тогда говорил?..
– Идет! – приглушенно и отрывисто предупредил безымянный мужичок, выглянувший на всякий случай за ребро опоры и тут же отшатнувшийся назад.
Толпа с голодным урчанием повернулась к выступу, из-за которого вот-вот должен был показаться виновник смуты.
– Цыть! – страшным шепотом одернул всех Пузырек. – Кто на него разок покосится – ни колпачка потом не налью! Клавка, закрой рот! Чтобы слова от тебя никто не слышал!
