Уиллис снова завернул блузку в пакет. В комнату вошла Фреда с подносом, на котором был чайник под салфеткой, четыре чашки с блюдцами, молочница, сахарница и несколько кружков лимона на плоском блюде. Из-под сахарницы выглядывал чек. Фреда поставила поднос, подняла сахарницу и вручила чек Уиллису.
В верхней части чека было напечатано:
РОБЕРТ ХЭМЛИНГ
Кэрриер-авеню, 3341 Айсола
Чек был выписан на сто тридцать пять долларов, шестьдесят восемь центов. Уиллис поднял голову:
– Я думал, пальто стоит сто десять долларов, а чек...
– Да, он купил еще блузку. Она стоит восемнадцать долларов. Остальное налог.
– Черная шелковая блузка? – произнес Дженеро, вынимая блузку из пакета, словно фокусник кролика из цилиндра.
– Да, эта блузка; – подтвердила Фреда. Дженеро удовлетворенно кивнул. Уиллис перевернул чек.
На обратной стороне виднелись слова: «Вод. уд-е» и номер:
«21546689 16506607-52»
– Это вы написали? – спросил Уиллис.
– Да, – кивнула Фреда.
– Значит, он предъявил документы?
– Да, водительское удостоверение. Мы всегда проверяем документы, если клиент выписывает чек.
– Дай-ка, посмотрю, – потянулся за чеком Дженеро, – Кэрриер-авеню. Где это?
– В центре, – ответил Уиллис, – в Квартале.
– С чем вы пьете чай, джентльмены? – спросила флора.
Они сидели в залитой солнцем гостиной, попивая чай, Один раз во время паузы в разговоре Дженеро спросил:
– А почему вы назвали магазин «Обезьяньи ужимки»?
– А почему бы и нет? – пожала плечами Фреда.
Им явно пора было уходить.
Странно, но, вылавливая карнавальные маски из канализационного стока, Браун вдруг ощутил то радостное возбуждение, какое испытывал только в детстве. Он вспомнил сотни случаев, когда с друзьями отодвигал чугунную решетку и шарил в жидкой грязи в поисках влетевшего туда бейсбольного мяча или костяного шарика, а то и десяти– или двадцатипятицентовика, выскользнувшего из сжатого кулака и закатившегося в ливневый сток. Браун видел сейчас, по крайней мере, одну маску, повисшую на изгибе покрытой коричневой слизью трубы футах в пяти внизу. Полицейский распластался на тротуаре и попытался дотянуться. Хотя рука у него была длинная, достать маску он не смог. Пальцы хватали только затхлый воздух. Браун встал на ноги, отряхнул колени и локти и огляделся. Ни одного пацана поблизости. Так всегда бывает по закону подлости. Детектив порылся в карманах. В своем бумажнике он нашел скрепку. Из другого кармана он извлек связку ярлычков для вещественных доказательств. Сквозь дырку в уголке каждого из них были продеты короткие шнурки. Вынув десять шнурков, он связал их в одну нить. Получилось около пяти футов. Сделав из скрепки нечто вроде рыболовного крючка, Браун привязал его к нити. Грузилом послужил ключ от шкафчика в раздевалке. Полицейский улыбнулся и забросил свою снасть в люк. С двадцатой попытки он зацепил крючком резинку, удерживающую маску на голове. Медленно, осторожно, терпеливо он извлек свой улов.
Браун осмотрел несколько запачканную Белоснежку. Разве можно в семидесятых годах найти девственницу в канаве? Все еще улыбаясь, детектив поставил на место решетку, снова отряхнулся и направился в дежурку.
В городе, где служил Браун, секция опознаний и полицейская лаборатория работали по выходным с минимальным составом сотрудников, то есть ненамного лучше, чем вообще без сотрудников. Большинство запросов откладывалось до понедельника, кроме особо важных. Ранение полицейского считалось делом особо важным, и следовательно, маска Белоснежки, доставленная Брауном в лабораторию на Хай-стрит, получила соответствующий статус. Лейтенант-детектив Сэм Гроссман, начальник лаборатории, по воскресеньям, разумеется, не работал. Задача по обнаружению отпечатков пальцев (или любых признаков, по которым можно идентифицировать владельца) была возложена на детектива 3-й степени Маршалла Дэйвиса. Дэйвис, как и Дженеро, не так давно стал детективом, и этим объяснялись его дежурства в выходные дни. Он пообещал Брауну связаться с ним сразу же, как только что-нибудь обнаружит, и уселся за работу.
В дежурке Браун повесил трубку и посмотрел на патрульного, ведущего за плечо задержанного к затертой перекладине. За своим столом Карл Капек жевал бутерброд, готовясь отправиться в бар, где моряк повстречался с дамой, умеющей так хорошо вертеть задом. Бары по воскресеньям открывались только с двенадцати. Считалось, что с этого часа добропорядочные прихожане, уже побывавшие в церкви, могут начать напиваться. Народу в дежурке сейчас было больше, чем обычно в это время в воскресенье. Часы показывали без пятнадцати полдень. Ливайн, Ди Маэо и Мериуезер, отозванные из отпуска, сидели за одним из столов и ждали лейтенанта. А тот в это время говорил с капитаном Фриком, начальником участка, о стрельбе в бакалейном магазине и о необходимости бросить на это дело еще людей. Три детектива, естественно, роптали. Ди Маэо сказал, что в следующий отпуск поедет в Пуэрто-Рико, чтобы лейтенант рыл носом землю, если захочет его отозвать опять. Кооперман ведь тоже в отпуске, но он в Верджин Айлендз, и шеф наверняка на стал ему туда звонить. Да и Энди Паркер, добавил Ливайн, был паршивым полицейским, пусть его хоть и пристрелят со всем, кому от этого хуже? Мериуезер, добродушный ветеран, собиравшийся на пенсию, так как ему перевалило за шестьдесят, миролюбиво забормотал: «Ладно-ладно, мужики. Так надо. Ну что поделаешь, если так надо?» Ди Маэо в ответ злобно сплюнул.
Патрульный подошел к столу Брауна, приказал задержанному сесть, отвел детектива в сторону и что-то ему прошептал. Браун кивнул и вернулся к столу. Задержанный сидел, примостив скованные наручниками руки на коленях. Он был толстеньким маленьким человеком с зелеными глазами и ниточкой усов. Детектив прикинул его возраст – около сорока. На задержанном были коричневый плащ, черные костюм и туфли, белая рубашка с воротником на пуговицах, галстук в желто-коричневую полоску. Браун попросил патрульного объяснить задержанному его права, за что тот принялся с некоторым трепетом. Сам Браун в это время позвонил в больницу, чтобы узнать о состоянии Паркера. Ему сказали, что раненый в порядке. Браун не проявил особой радости по этому поводу. Он повесил трубку, услышал, как задержанный сказал патрульному, что ему нечего скрывать и он готов ответить на любые вопросы, повернулся вместе со стулом к коротышке и спросил:
– Как вас зовут?
Человек избегал взгляда Брауна, он смотрел мимо левого уха детектива на зарешеченное окно и небо за ним.
– Перри Лайенз.
Он очень тихо говорил, Браун едва его слышал.
– Что вы делали в парке, Лайенз?
– Ничего.
– Громче! – рявкнул Браун.
В его голосе явно слышалась неприязнь. Патрульный, грозно сдвинув брови, сжав губы и скрестив руки на груди, также враждебно смотрел немигающими глазами на допрашиваемого.
– Я ничего не делал в парке, – ответил Лайенз.
– Патрульный Броган считает иначе.
Лайенз пожал плечами.
– Ну, так как, Лайенз?
