– Понятно.
– Итак, я надеюсь, вы пошлете человека?
– Когда, вы говорите, появляются привидения? – с тяжелым вздохом спросил Мейер.
Между двенадцатью и двумя часами ночи город живет привычной жизнью. Театры закрылись, и, как обычно субботним вечером, добропорядочные граждане из Беттауна или из Калмз-Пойнта. Риверхеда или Маджесты наводняют улицы Айсолы в поисках ужина или какого-нибудь иного развлечения. Выбор огромен – от шикарных французских ресторанов до пиццерий, закусочных, кофеен, сосисочных и кондитерских. И все они переполнены, ибо субботний вечер не только самый тоскливый в неделе, но и единственный, предназначенный для веселья. И они веселятся, эти добропорядочные бюргеры, трудившиеся в поте лица пять долгих дней, веселятся, пока не наступило воскресенье, неминуемо несущее скуку долгого ничегонеделания, этого проклятия современного американца. Люди давятся и толкаются по всему кварталу Стем, вытекают из кегельбанов, тиров, дешевых магазинчиков, стриптиз-шоу, ночных клубов, музыкальных лавок, выстраиваются у витрин, за которыми извиваются в призывном танце девушки, или зачарованно глазеют на медленно вращающиеся на вертелах жареные туши. Субботний вечер – время для удовольствий. Если кто и пришел один, он может не отчаиваться: его быстро подхватят девицы, прохаживающиеся у дверей обшарпанных гостиниц на примыкающих к Стему улицах, или поджидающие клиентов гомосексуалисты в «голубом» баре на знаменитой Северной Стороне. Дальше, в Квартале, можно полистать непристойные журналы в известного сорта магазинчиках или проскользнуть в затемненные комнаты с экраном и посмотреть микрофильм с голыми девицами. Так ведут себя обычные люди, стремящиеся развеять скуку, воспользовавшись коротким просветом между пятью вечера в пятницу и девятью утра в понедельник.
Но ближе к двум часам ночи многое начинает меняться.
Большинство торопится забрать свои машины со стоянок (проклятых стоянок больше, чем парикмахерских) или сонно плетется в метро, в котором предстоит долгая дорога в окраинные районы. Плюшевый мишка, выигранный в Покерино-палас, безвольно зажат в руках, которые, может быть, еще и откликнутся потом на далеко не пылкие объятия, но без восторга и воодушевления. Слышен жидковатый смех, хрипловатый голос, студенческие куплеты. Субботний вечер закончился, это уже, собственно, не вечер, а воскресное утро...
Теперь бесстыжие шлюхи цепляются к любому прохожему. Они уже бросили свое «Пойдем со мной, милый, повеселимся», эвфемизмы в этот час не нужны, спрашивают сразу: «Палку бросить хочешь? Да или нет?», и – происходит торопливая сделка, несмотря на опасность оказаться избитым и обчищенным, а возможно, и убитым в провонявшем лизолем гостиничном номере – рядом с собственными штанами, картинно брошенными на деревянный стул.
Наркоманы выходят на промысел, выискивая неосмотрительно оставленные на улице незапертые машины. А если машина заперта, то при известной сноровке можно отверткой приоткрыть ветровичок, зацепить проволочным крючком фиксатор замка и таким образом попасть вовнутрь. Появляются торговцы наркотиками, предлагающие в розницу свое дурманящее зелье, от травки до героина и ЛСД, доллар кучка, два – штучка; темные личности торгуют краденым – крупнейший черный рынок в городе, здесь можно купить все – от транзистора до холодильника; принимаются за дело домушники, наступила самая удобная пора для проникновения в жилища – их обитатели спят, а уличные звуки приглушены. Но опаснее их, всех вместе взятых (они ведь, в конце концов, всего лишь граждане, зарабатывающие себе на пропитание, хотя и весьма своеобразным способом), хищники, рыскающие в поисках ночных приключений. Курсируя по трое-четверо, они выискивают свою жертву – таксиста, выходящего из кафетерия, старуху, роющуюся в мусорных баках в поисках спрятанных там сокровищ, молоденькую парочку, воркующую в припаркованной машине – неважно. В этом городе вас могут убить в любой момент дня и ночи, но шансы расстаться с жизнью наиболее высоки после двух часов, так как ночные хищники, как ни парадоксально, выходят на работу под утро. Есть кварталы, которых избегают даже полицейские. Есть заведения, куда они не войдут, пока не убедятся, что в здании имеются две двери – одна, чтобы войти, а другая, чтобы быстро выскочить, если кто-нибудь вдруг заблокирует первый вход.
«Солнечный зонтик» был именно таким заведением. Полицейские нашли в записной книжке Мерси Хауэлл пометку: 'Гарри, 2 ч. н., «Солн. зонтик», естественно, они заинтересовались, что связывало убитую девушку с отбросами, отирающимися в кабаке с утра до ночи, и решились нагрянуть в заведение. Парадная дверь открывалась на длинный лестничный пролет, ведущий вниз в общий зал кабака, похожего и на ресторан, и на клуб одновременно. У владельца не было лицензии на торговлю спиртным, поэтому подавались только сэндвичи и кофе. Время от времени рок-певец включал усилитель и гитару и награждал посетителей несколькими композициями из визга и грохота. Задняя дверь притона выходила в проулок. Хейз осмотрел его, доложил Карелле, и они оба, на всякий случай, составили в уме план этажа.
Карелла спустился по длинной лестнице первым, Хейз сразу за ним. Они прошли через занавес из бусинок и оказались в большой комнате с подвешенным под потолком старым военным парашютом, разрисованным немыслимыми узорами. Стойка с электрической кофеваркой и подносы с сэндвичами в упаковке находились прямо напротив занавеса. Слева и справа от стойки стояло около двадцати столиков, все были заняты. Официантка в черных колготках и черных лакированных лодочках на высоком каблуке вертелась как заводная между столиками, принимая заказы. Гул голосов плавал над комнатой, запутываясь в складках ярко раскрашенного парашюта. За стойкой мужчина в белом переднике наполнял чашку из огромной серебристой кофеварки. Полицейские подошли к нему. Карелла был ростом почти шесть футов и весил сто восемьдесят фунтов. У него были широкие плечи и тонкая талия, а руки как у уличного громилы. Хейз – шесть футов два дюйма, весил без одежды сто девяносто пять фунтов. Сквозь огненно-рыжие волосы просвечивала белая полоска шрама над левым виском, след от удара ножом. Внешность обоих точно соответствовала их профессии.
– Что случилось? – немедленно обратился к ним человек за стойкой.
– Ничего. Вы хозяин? – бросил Карелла.
– Да, меня зовут Джорджи Брайт и ко мне уже приходили, спасибо, дважды.
– Да? Кто?
– Первый раз полицейский по имени О'Брайен, потом полицейский по имени Паркер. Внизу больше никаких дел не делается, я принял меры.
– А какие дела делались внизу?
– В мужском туалете. Там кто-то торговал травкой. Прямо магазин устроили. Я сделал, что мне советовал О'Брайен, я поставил там человека перед дверью и приказал ему пускать только по одному. Паркер приходил, проверял уже. Я слово держу. Я с наркотиками связываться не хочу, увольте! Хотите, сами спуститесь и посмотрите. Увидите, там человек следит за туалетом.
– А кто следит за человеком, следящим за туалетом? – поинтересовался Карелла.
– Это не смешно, – отозвался бармен с оскорбленным видом.
– Знаешь кого-нибудь по имени Гарри? – спросил Хейз.
– Какого Гарри? Я знаю многих Гарри.
– Какой-нибудь есть здесь сейчас?
– Может быть.
– Где?
– Вон там, рядом с эстрадой. Большой такой, блондин.
– Как фамилия?
– Донателло.
– Знаешь его? – повернулся Карелла к Хейзу.
– Нет, – ответил тот.
– Я тоже.
– Пошли, поговорим с ним.
– Кофе? Что-нибудь еще? – предложил Джорджи Брайт.
– Давай. Пришли к тому столику, – отозвался Хейз и направился за Кареллой через комнату к Гарри Донателло, сидевшему с каким-то мужчиной. На Донателло были серые широкие брюки, черные туфли и носки, белая рубашка с открытым воротом и голубая куртка с накладными карманами. Свои длинные
