на меня навесить по этому делу...
– Попробуем тяжкое преступление, – сказал Карелла.
– Если самозащита является тяжким преступлением, то это замечательно. Но присяжные никогда...
– Вы случайно не являетесь также экспертом по системе правосудия с судом присяжных? – спросил Мейер.
– Я не являюсь экспертом ни по какому вопросу, – ответил Мур. – Я просто увидел, что можно сделать хорошее вложение капитала, и воспользовался случаем.
– И затем вы решили защитить свое вложение, убив...
– Единственный человек, которого я убил, это тот, что ворвался в мою квартиру.
– Он знал, что найдет у вас алмазы?
– Мне неизвестно, что он знал.
– Просто ворвался к вам в дом, и все?
– Это случается у нас в городе сплошь и рядом.
– И он не знал, что у вас есть алмазы, не знал, что у вас есть наркотики?
– Я никогда не видел его прежде. Откуда мне знать, зачем он явился? Он ворвался с пистолетом. Мы стали бороться...
– Да. И вы вырвали пистолет у него и застрелили его.
– Да.
– Человек этот огромный, как медведь. Как вам удалось вырвать у него пистолет?
– Я умею обращаться с оружием.
– Слишком хорошо умеете, – сказал Карелла и вздохнул. Он посмотрел на часы на стене. Было без десяти двенадцать. – Ладно, – сказал он. – Давайте еще раз пройдем все детали.
Она чувствовала себя глупо с пистолетом в бюстгальтере.
Пистолет был «лама» двадцать второго калибра, шестизарядный, – достаточно смертоносное оружие. Его общая длина была четыре и три четверти дюйма: он был так мал, что помещался у нее на груди. Он весил всего тринадцать с половиной унций. Казалось, однако, что в бюстгальтере лежит тринадцать с половиной
Наверное, потому, что она не застегнула три верхние пуговицы. На случай, если надо будет срочно достать пистолет. На ней была черная накидка с капюшоном, которую развевал ветер, дувший, казалось, с Северного полюса прямо ей в грудь. И левая, и правая груди стали холодными, и соски – тоже да еще напряглись. Возможно, от смертельного страха.
Ей не нравился план – она сказала им об этом с самого начала. После пробной прогулки сегодня днем она высказала им свои замечания. Прогулка заняла у нее восемь минут. Восемь минут пути через парк по петляющей дорожке, которая пересекала его наискосок. Она шагала достаточно быстро, той торопливой походкой, которой женщина – одна в полночь – пошла бы через пустынный парк. А может быть, чуть быстрее. Она просила, чтобы ей предоставили
– Если я не справлюсь с ним, – сказала она, – вы не успеете добежать до меня. Почему бы вам не спрятаться где-нибудь под деревом в середине парка? Ведь три последних нападения он совершил именно там. Если вы затаитесь под деревом, вы будете от меня ближе чем в четырех минутах.
– В трех минутах, – сказал Абрахамс.
– Ведь именно там он нападал последние три раза, – снова сказала она.
– А если он разведает территорию заранее? – спросил Макканн.
– И увидит, что двое притаились под двумя деревьями? – спросил Абрахамс.
– Он откажется от затеи, – сказал Макканн.
– У вас в сумочке будет передатчик, – сказал Абрахамс.
– Он мне очень поможет, если насильник ударит мне в глаз ледорубом, – невесело усмехнулась Эйлин.
– Ваш передатчик включается с голоса, – сказал Макканн.
– Замечательно, – сказала Эйлин. – А это поможет вам добежать быстрее? Даже если я заору благим матом, все равно быстрее чем через три минуты вы не прибежите с другого конца парка. Через три минуты вы сможете внести мое имя в общую статистику жертв.
Абрахамс рассмеялся.
– Очень смешно, – рассердилась Эйлин. – Только мы говорим про мою жизнь.
– Этот приемник очень чувствительный: он слышит шепот с двадцати пяти футов, – сказал Макканн.
– Ну так что? – сказала Эйлин. – Вам все равно потребуется три минуты, чтобы добежать до меня оттуда, где вы хотите расположиться. Послушайте, Морис, почему бы вам не отправиться через парк вместо меня? Или вам, Микки? А я посижу на краю парка, послушаю радио, хорошо?
– Что же вы хотите от нас? – спросил Макканн.
– Я сказала. Про деревья. Спрячьтесь под деревьями.
– Это не отвечает нашей задаче. Насильник вначале прочешет парк, увидит нас, поймет, что мы в засаде. Вот что вы хотите. Тогда лучше вообще забыть про наш план.
– Пусть продолжает насиловать сестричек милосердия, – сказал Абрахамс.
Оба посмотрели на нее.
– Ладно, – сказала она и вздохнула.
– Лучше снимите серьги, – сказал Макканн.
– Я буду в сережках, – сказала она.
– Медсестры не носят серьги. Я никогда не видел медсестру с серьгами. Он заметит их.
– Я буду в сережках, – упрямо сказала она.
«Ну вот, началось, – подумала она. – Мне, конечно, страшно. Зато на мне мои „счастливые“ сережки. И пистолетик в лифчике. И еще пистолет в сумочке. Рядом с передатчиком, который работает на УКВ, включается с голоса и слышит шепот за двадцать пять футов, если верить Макканну. А Макканн сейчас находится на юго-восточном конце парка, ему до меня бежать две с половиной минуты. А Абрахамс сейчас на северо-западном конце, этому до меня три с половиной минуты».
Если насильник нападет, думала она, то произойдет это как раз здесь, на полпути через парк, вдали от уличных фонарей. По обеим сторонам дорожки – сосны, ели, покрытый снегом парк. Он выпрыгнет из-за деревьев, набросится, утащит ее за деревья, как тех других. Именно здесь он нападал последние три раза. Именно здесь он должен напасть сейчас. Описания насильника были самые разные, спорные – так всегда бывало, когда речь шла об изнасиловании. Одна жертва сказала, что он был черный, другая – белый. Девушка, которой он выколол глаза, рассказала, рыдая, что он был низенький и приземистый, как горилла. Две другие медсестры настаивали, что он высокого роста, стройный и мускулистый, как штангист. По одному описанию на нем был официальный костюм, по другому – он носил черную кожаную куртку с джинсами, по третьей версии он был в тренировочном костюме. Одна медсестра сказала, что ему примерно сорок пять лет. Другая утверждала, что он не старше двадцати пяти. Третья вообще ничего не могла сказать про возраст. Первая медсестра, которую он изнасиловал, сказала, что он блондин. Вторая сказала, что на нем была бейсбольная шапочка. Вторая – это та, которой он выколол глаза. У Эйлин стала влажной
