я называть вас Флетч?
— Валяйте.
— Так вот, нам нужно, чтобы вы нас прикрыли. Потому-то Дон и звонит вам заранее, чтобы, внезапно увидев нас в отеле, вы от удивления не произнесли вслух название государственного учреждения, в котором мы работаем. Флетч, здесь мы — наблюдатели от Канадского союза журналистов.
— Кто-нибудь в Канаде знает об этом?
— Нет. Наша официальная «легенда» такова: мы намереваемся организовать аналогичный конгресс в следующем году. В Онтарио. Естественно, мы ожидаем, что вы никому не скажете, ни сейчас, ни потом, кого мы представляем на самом деле.
— С какой стати я должен вас прикрывать?
— Причины вам уже назывались.
— Значит, опять за старое?
— Уклонение от уплаты налогов, незаконный вывоз денег с территории Соединенных Штатов…
— Не зря мне столько раз говорили, что сохранить состояние куда труднее, чем сколотить его.
— Так мы рассчитываем на ваше полное содействие?
— Как вы могли подумать иначе?
— Отлично, — подвел черту Роберт Энглехардт. — Даю вам Дона.
В паузе Флетч услышал, как звякнул кубик льда, брошенный в бокал.
— Флетч? — голос Джиббса. — Это Дон.
— Послушай, Дон, твой шеф не сказал, что с нетерпением ждет встречи со мной.
— Откровенно говоря, Флетч, такого желания у него нет.
— Как интересно, Дон.
— Как работает магнитофон? Что-нибудь уже записал.
— Изумительная машина. Очень чувствительная.
— Так что ты нарыл?
— В основном спускаемая в туалетах вода, струя душа, бьющая в ванну, треск пишущих машинок, да журналисты, говорящие сами с собой. Я и не подозревал, что журналисты очень одиноки.
— Это все?
— Нет, полностью записал «Симфонию нового мира», которую кто-то слушал по радио.
— Я думаю, ты записал что-то более важное.
— Храп, кашель, сопение…
— Ладно, Флетч, мы еще увидимся.
— Между прочим. Дон, а где вас поселили?
— В третьем «люксе». Том самом, где убили Марча. Все остальные заняты.
— Роскошно живете, а?
— В инструкции записано, что мы можем снять «люкс», если нет других свободных номеров.
— Как хорошо, что я не налогоплательщик. Чао, — и Флетч положил трубку.
Флетч переключил свою чудесную машину на приемный блок 5, установленный в третьем «люксе».
— …учились вместе, — говорил Дон Джиббс. — Всегда был сам по себе.
— Что еще? — спросил Роберт Энглехардт.
— Никто не мог понять, что это все значит. Уходил неизвестно куда вечер за вечером. Никогда не участвовал в наших пирушках. Скоро по кампусу начали ходить шутки, начинающиеся с вопроса: «Где Флетч?» Ответы могли быть самые разные. К примеру: «Обнюхивает сидения велосипедов около женского общежития».
— Понятно. Допивай бокал и пойдем на ленч.
— Эй, Боб. Мы же работаем под журналистов, не так ли? А журналисты никогда не приходят вовремя. В одном фильме…
Глава 17
1:00 Р. М. Ленч.
Большая столовая.
Флетч припозднился и, подойдя к столу, протянул руку уже сидевшему за ним Роберту Макконнеллу.
— Боб, я извиняюсь. Давай выпьем. Позволь мне угостить тебя.
У Роберта Макконнелла отвисла челюсть, глаза вылезли из орбит, лицо стало белым, как мел. Макконнелл отпрянул от стола, вскочил и, как ошпаренный, вылетел из столовой.
Кристал Фаони смотрела на Флетча.
— Что это с ним? — пожал он плечами. — Я лишь хотел извиниться за то, что обвинил его в убийстве…
Фредди Эрбатнот после тенниса благоухала, как садовая роза. Свежая, чистенькая, она, несомненно, опять помыла колени.
Льюис Грэхэм занял одно из пустующих мест. Флетч пожал ему руку.
— Несете вздор? — пробурчал Грэхэм.
На телевидении Льюис Грэхэм играл ту же роль, что передовица — в газете. Седовласый, с длинной физиономией и узким подбородком, обычно с грустно-унылым выражением лица он ежевечерне отнимал у телезрителей девяносто секунд, со скоростью пулемета выстреливая в них комментарий к какому-либо событию дня или недели, позволяя гражданам Америки осознать, что без его высокоинтеллектуального комментария они никогда бы не разобрались в происходящем.
К сожалению, его коллеги читали «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост», «Атланта конститьюшн», «Лос-Анджелес таймс», «Тайм», «Ньюсуик», «Форин Эфеэз» и Старый завет, а потому могли точнешенько определить, откуда взяты те или другие факты или предположения, изрекаемые с экрана. Потому-то журналисты и называли Льюиса Грэхэма не иначе, как Ридерз дайджест эфира.
— Я не знал, где сесть, — объяснил Грэхэм свое появление за столом Флетча. — Полагал, что ленч для всех одинаков.
Кристал Фаони не отрывала взгляда от Флетча, даже когда тот сел.
— Играли мы на равных, — подала голос Фредди. — Шесть-четыре в вашу пользу, шесть-четыре — в мою, и семь-пять — в нашу.
— В мою, — поправил ее Флетч.
— То говорит ваш мужской шовинизм.
— В мою, в мою, — упорствовал Флетч.
— Это не чистая победа. Ваши руки и ноги длиннее моих.
— Особенность тенниса состоит в том, что кто-то должен выиграть, а кто-то — проиграть, — вмешался Льюис Грэхэм.
Кристал Фаони перевела взгляд на него.
— В теннисе всегда ясно, кто выиграл, — добавил Льюис Грэхэм.
— Где вы это вычитали? — поинтересовался Флетч.
— Я заказала тебе порцию цыпленка и салат, — сообщила ему Кристал Фаони.
— Благодарю за заботу. Но мне столько не нужно.
— То есть тебе хватит одного салата?
— С лихвой.
— Тогда цыпленка съем я. Мне, как ты понимаешь, неудобно заказывать себе две порции.
