— А что, если никто не пойдет с ним? Что, если все предпочтут отсиживаться в кустах?
— Это будет означать, что в городе никому нет дела до закона и порядка, если в нем некому помочь шерифу. Это будет означать, что Зефир заслуживает того, чтобы его стер с лица земли ветер и иссушило солнце.
Отец повернулся к маме от окна; она увидела, что его губы сжаты в тонкую полоску.
— Но мы и есть Зефир, Ребекка. Ты, я. Кори, шериф Джей-Ти. И те десять человек, чьи дома он уже обошел и кто отказался идти вместе с ним защищать закон, которые предали закон, как и я, — все мы и есть Зефир. Не дома и не улицы Зефира падут первыми, солнце и ветер в первую очередь иссушат и развеют в прах души его жителей.
— Один ты не сможешь помочь ему, Том. Ты не сможешь сражаться со всеми Блэйлоками в одиночку. Если с тобой вдруг что-то случится… — Она не нашла в себе сил закончить фразу до конца, потому что стоило только подумать об этом, как на душе становилось смертельно холодно.
— Может, шериф и поступил дурно, но он заслуживает помощи. Я должен пойти с ним.
— Нет, не должен. Ты не солдат, Том, и не полицейский. Блэйлоки убьют тебя, ты и глазом не успеешь моргнуть.
— Значит, тогда мне придется постараться моргать чаще, — холодно ответил папа, и его лицо окаменело.
— Делай так, как сказал тебе Джей-Ти. Останься дома в безопасности. Ты нужен нам. Хорошо?
— Хороший же пример я подаю Кори. Ты заметила, как он посмотрел на меня?
— Он все поймет, — отозвалась мама и попыталась улыбнуться. — Как насчет хорошего куска яблочного пирога и чашечки кофе?
— Мне в рот ничего не лезет, будь то яблочный пирог, кокосовые пирожные или пирожки с курагой. Все, что мне сейчас нужно, это… — Отец замолчал, потому что от переполнявших его грудь эмоций не смог дальше сказать ничего. Покой, вот что он, наверное, имел в виду. — Я пойду поговорю с Кори, — сказал он маме и, остановившись перед моей дверью, тихо постучал.
Я сказал, что можно войти. В конце концов, он был мой отец. Отец присел ко мне на кровать, и я даже не поднял на него глаз, продолжая рассматривать комиксы “Черный орел”.
Прежде чем отец подошел ко мне, я вспомнил, что говорил Вернон Такстер: Шериф Эмори неплохой человек, но он плохой шериф. У него нет хватки и нюха настоящей гончей. Судя по тому, что рассказал шериф Эмори, нельзя было сказать, что он не заботится о своей семье. Отец прочистил горло.
— Ну что, как я понимаю, я пал в твоих глазах ниже некуда, верно? Хуже кролика трусливого, так?
В другой раз я, наверное, улыбнулся бы ему в ответ. Но тогда я рассматривал одну и ту же страницу, тщетно пытаясь проникнуть в смысл мира, состоящего из эбонитово-черных изящных самолетов и смелых и сильных людей с крепкими челюстями, никогда не медлящих пустить в ход в борьбе с несправедливостью и кулаки, и недюжинный разум.
Наверное, я кривил душой. Потому что мне хотелось поступить совсем иначе. Совершенно иначе. Отец всегда и во всем видел меня насквозь и мог прочитать мои мысли с одного беглого взгляда.
— Мир — это не книжка комиксов, сынок, — сказал он. Потом дотронулся до моего плеча, поднялся и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.
В эту ночь мне снились кошмары. В них не было ставших привычными четырех девочек- негритянок, но был зато зловещий автомобиль, несшийся к краю утеса и летевший вниз в озеро Саксон, а после тонувший в его глубинах; в них была Полуночная Мона, свободно пронизывавшая своей бесплотной сущностью меня насквозь; а кроме того, мне снилось бородатое лицо демона, Большого Дула, который повторял одно и то же: Для пущей верности я дополнительно положил туда парочку, и оторванная дробовым зарядом голова Люцифера, которая пронзительно кричала что-то из могилы, и миссис Лизандер, которая протягивала мне стакан кокаколы со словами: Иногда он до утра не смыкает глаз, все слушает радио, свои иностранные радиостанции.
Я проснулся и долго лежал не смыкая глаз.
О том, что док Лизандер “сова” и не спит по ночам до утра, а кроме того, на дух не переносит молока, я не сказал ни маме, ни отцу. Мне хотелось верить, что ни то, ни другое не имеет никакого отношения к автомобилю, утонувшему в озере Саксон. Да и для чего, скажите на милость, мистеру Лизандеру нужно было убивать незнакомого человека? К тому же док Лизандер добрый человек, любит животных и очень хорошо за ними ухаживает. Предположить, что он способен забить живого человека до смерти, а потом зверски удушить его рояльной струной, значило перевернуть мир с ног на голову и отказаться от всех до единого законов природы. Это даже в голове не укладывалось!
Тем не менее я продолжал думать об этом.
Вернон оказался абсолютно прав в своей оценке шерифа Эмори. Может, он был прав и тогда, когда говорил про “сову”?
Может, Верной был сумасшедшим, но, как и “Бич Бойз”, он любил потусоваться. Подобно Божьему Оку, он смотрел и видел все, что случалось в Зефире, куда направлялись его жители, что происходило с ними; отлично понимал их недоброжелательные планы в отношении собственных соседей и грандиозные надежды на будущее. Жизнь нашего городка лежала перед ним подобно голому лесу весной как на ладони. Может быть, оглядываясь по сторонам, он видел гораздо больше, чем способен был понять.
Я принял решение. Я буду следить за доком Лизандером. И за миссис Лизандер тоже. Не может быть, чтобы док Лизандер оказался чудовищем в шкуре воспитанного, доброжелательного человека, а его жена ничего об этом не знала.
На другой день, в морось и холод, я прокатился на Ракете мимо дома дока Лизандера. Ни его самого, ни его жены я не заметил: неудивительно, что в такую погоду они сидели дома. Даже лошади доктора и те стояли в конюшне. Я понятия не имел, что именно я ожидал увидеть и для чего приехал сюда, но точно знал, что должен был это сделать. Должно было быть что-то, что связывало дока Лизандера с происшествием у озера Саксон более прочной связью, чем умозрительная теория Вернона Такстера. Вечером за ужином за столом царила такая плотная тишина, что казалось, ее можно было резать ножом. Я не решался поднять глаза, потому что смущался и боялся встретиться взглядом с отцом, мама и отец тоже избегали смотреть друг на друга. Веселенький получился ужин, нечего сказать.
За десертом, когда мы доедали свои ломти пирога с тыквой, который, сказать по правде, всем нам давно поднадоел, отец сказал:
— Сегодня рассчитали Рика Спаннера.
— Рика? Но ведь он работал в “Зеленых лугах” почти ровно столько же, сколько и ты!
— Именно.
Отец подцепил корочку пирога вилкой.
— Сегодня утром я говорил с Нилом Ярброу. Дела в молочной идут из рук вон плохо. А что поделаешь? Этот чертов.., этот супермаркет, — поправился отец, не сумев сдержаться и облегчив душу ругательством. — Все из-за него, из-за “Большого Поля”.
Отец так громко фыркнул, что я испугался, как бы кусок тыквенного пирога не вылетел у него через нос.
— Молоко в пластиковых бутылках. Что, скажите на милость, они придумают дальше?
— Леа Спаннер беременна, ребенок должен будет родиться в августе, — проговорила мама. — А у них и без того уже двое. Что Рик собирается теперь делать?
— Откуда я знаю? Он ушел домой, как только ему сообщили об увольнении. Нил сказал, что ему заплатили за весь месяц, но что это такое, когда нужно кормить четыре рта!
Отец отложил вилку.
— Может быть, испечешь для них пирог или еще что-нибудь?
— С утра испеку им свеженький.
— Вот и хорошо.
Отец протянул руку и накрыл своей ладонью мамину руку.
В этом жесте было столько всего — и сказанного, и несказанного, — что у меня защемило в
