Перед глазами Кристофера Хоупа зелено-голубоватым светом сияли на экране буквы: «КУРС РАССЧИТАН. ЛОГАРИФМИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА КУРСА ВЫВЕДЕНА НА МОНИТОР 12. ЗАДЕЙСТВОВАНА СИСТЕМА ЭЛЕКТРОННОГО ПРОГРАММИРОВАНИЯ. ПЕРЕСЕЧЕНИЕ СВЕТОВОГО БАРЬЕРА ЧЕРЕЗ 250 СЕКУНД. ОТСЧЕТ НАЧАТ».
Его несложная капитанская работа была полностью выполнена. Программа нового курса заложена в центральный компьютер корабля, проверены и перепроверены все системы крейсера. Теперь, пройдя невероятное расстояние через малоизвестную и таинственную область космоса, называемую для простоты гиперпространством, «Патна» вновь материализуется только спустя 1350 часов в другом конце Галактики. В эти часы жизнь экипажа будет находиться полностью в руках компьютера и Господа Бога. Хоупу всегда становилось немного не по себе в момент перехода из реальной жизни в глубины гиперсветовых скоростей. Каждое тело, достигнув скорости света и не защищенное гиперполем, по законам физики должно перестать существовать. Материальный распад. Пересекая световой барьер, любой корабль, лишенный защиты, так же как и его экипаж, распадается не то что на молекулы и атомы, а на элементарные частицы, которые и продолжают двигаться со скоростью, доступной только свету. Защищенная щитом гаперполя «Патна» пересечет роковую грань и, увеличив скорость до десятков световых лет в секунду, уйдет из мира существующего. Хоуп завороженно вглядывался в центральные обзорные иллюминаторы. Вот уже начал появляться эффект Доплера: звезды, находящиеся прямо по курсу корабля, стали приобретать ярко-синий оттенок. Речевой синтезатор привычно известил экипаж об отключении поля искусственного тяготения, неистово взревели где-то позади двигатели, последние сигналы индикаторов сменили цвет с красного на зеленый, и окутанная переливающимся голубовато-зеленым ореолом «Патна», достигнув скорости света и превысив ее, навсегда ушла из района маленькой невзрачной звездочки в неизвестность.
…Двести с лишним лет назад неизвестный никому физик-теоретик из Оксфордского университета сделал, казалось бы, невозможное. Он посягнул на самое святое в физике — теорию относительности. Старик Эйнштейн, наверное, переворачивался в гробу, когда Вадим Эндерби читал свой доклад на всемирном конгрессе физиков в Минске, полностью опровергающий выводы Эйнштейна и напрочь переворачивающий существующий взгляд на устройство мира. Множество ученых, придерживавшихся старой доктрины, пытались отыскать ошибки в вычислениях Эндерби, но его доводы были настолько логичны и неоспоримы, что со временем и самые яростные консерваторы смирились.
Несколькими годами позже, по воле случая и ошибки в производстве микропроцессоров, появилась микросхема, ставшая основой нового типа разума на планете Земля. Разума механического. Случайность не прошла незамеченной, и после долгих доработок человек получил незаменимого помощника и друга. Пусть это была пока лишь машина, напичканная сложнейшей электроникой, но эта машина стала разумна, как и ее создатель. Так два величайших открытия — одно случайное, другое сделанное человеком, чьи портреты теперь украшали все университеты мира, — круто изменили жизнь на Земле. Но кто знает, что они еще могут принести цивилизации, кроме безбрежных сокровищ Вселенной? За все время, потраченное человеком на освоение своей собственной Солнечной системы и планет Галактики, он не встретил ни единого живого существа, стоявшего бы по интеллекту на одном уровне с ним. Да, жизнь на других планетах была. Чаще всего — вирусы, бактерии, микроорганизмы… Лишь на Афродите в системе звезды Альтаир была обнаружена высокоорганизованная жизнь — крупные животные, растительность, но и там о зачатках разума даже речи не шло. А люди исследовали немногим больше трехсот звездных систем своей Галактики из почти двухсот миллиардов.
Цивилизация людей уходила все дальше и дальше в глубины неизведанного…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Сорок два человека, находившиеся в чреве межзвездного крейсера, спали. Нет, это был вовсе не привычный каждому ночной сон, с его обычными физиологическими стадиями. То состояние, в котором пребывал экипаж «Патны», даже собственно сном можно было назвать с большой натяжкой. Оно скорее напоминало смерть; пусть временную, пусть продолжавшуюся всего несколько недель — но человека, заключенного в саркофаг из металла и пластика, с температурой тела около шестнадцати градусов и метаболическими процессами, замедленными в тысячи раз, трудно назвать спящим. Но многие люди видели сны: мозг, продолжавший работать даже в таком состоянии, старался хоть как-то скрасить пребывание человека в неустойчивом пребывании между жизнью и смертью. У большинства спящих сны не отличались особым разнообразием и яркостью, но некоторые люди в гибернационном отсеке крейсера отличались достаточно гибким воображением и более чем яркими впечатлениями от событий, случившихся с ними раньше. Ведь сон — лишь обрамление реальности.
Память о прошедшем давала о себе знать даже здесь, в тесном коконе, залитом ровным бело- голубым светом контрольного освещения. Беспокойнее всего вела себя женщина в криогенной камере № 18. Если бы творец сновидений Морфей распределил бы ее кошмары на всех остальных, то, похоже, в системах, подающих в кровь спящих вещества, подавляющие активность мозга к концу полета ничего бы не осталось.
Но поскольку консультант-ксенолог ООН Маша Сем-цова легла в свою капсулу почти на месяц позже остальных, аппарат довольно успешно справлялся с задачей максимального угнетения всех жизненных функций ее организма.
После того как крейсер сменил курс и направился к Ахеронту, экипаж, чтобы не терять времени на бесполезное бодрствование, был уложен в анабиоз. На борту не спали только двое — Бишоп и Семцова, состояние которой требовало продолжительного лечения. На восемнадцатые сутки Семцова впервые сумела самостоятельно встать на ноги, хотя была еще очень слаба. На двадцать четвертый день нейросканер бесстрастно известил бодрствующих, что здоровье Мащи пришло в норму, и Бишоп уговорил ее тоже лечь спать.
…Андроид сидел в капитанском кресле командной рубки «Патны» и наблюдал за ползущими по экрану строчками текста. Меньше чем через четыре часа крейсер выйдет в заданный район. Технические устройства корабля точно выдержали заданный курс и вывели его к звезде Z-3. Скоро отключатся гипердвигатели, компьютер разбудит экипаж, и крейсер окажется на орбите Ахеронта.
Если бы Бишоп был человеком, то плюнул бы на возможные последствия, захватил один из двух челноков, пристыкованных к «Патне», и улетел подальше с корабля, направляющегося к проклятой планете.
Именно этот план предлагала Семцова, когда окончательно встала на ноги. Когда она достаточно окрепла, чтобы совершить самостоятельную экскурсию по кораблю, то первым делом отправилась в командный отсек. Больше всего на свете она не хотела лететь на Ахеронт, а потому пыталась сделать все, чтобы задуманная начальством «Уэйленд-Ютани» операция не состоялась. Бишоп с неприятным осадком вспоминал, как Мария Викторовна изобретала самые невероятные способы помешать Хиллиарду и Компании выполнить свои замыслы. Это уже начинало попахивать безумием. Она хотела одновременно сбежать на челноке, взорвать крейсер, умертвить экипаж, находящийся в гиперсне, и, наконея, лично прикончить Хиллиарда.
Так что предусмотрительность руководителя экспедиции оказалась не напрасной. Все системы управления «Патной» были заблокированы, и возможности подсоединиться к центральному компьютеру не существовало. Бишоп пытался успокоить точно взбесившуюся Семцову, но все уговоры были напрасны. Только когда он лично показал ей заблокированный реакторный зал, наглухо запертые шлюзы, которые вели к автономным челнокам, и продемонстрировал, что при нажатии кнопки «ДОСТУП» на пульте компьютера на мониторе высвечивается стандартная фраза «ДОСТУП К ИНФОРМАЦИИ И ПИЛОТИРОВАНИЮ ЗАКРЫТ», Семцова смирилась с существующим положением дел, обреченно пробормотала: «Это конец» — и согласилась отправиться в гибернационную капсулу. Бишоп проследил за этой процедурой, чтобы убедиться, что Семцовой напоследок не придет в голову новая невыполнимая идея, и пожелал ей приятных сновидений. Пусть это было простым проявлением вежливости с его стороны, но Маша, укладываясь в саркофаг, подумала про себя, что в данной ситуации это пожелание выглядело просто издевательством. На тот момент до Ахеронта было чуть больше месяца пути.
