расхохотался. — Робин Гуды долбаные… Сражаетесь луком и стрелами!
Вильгельмы Телли! — Он похлопал Артема по плечу. — Я предпочитаю отвалить, чем корчиться завтра или послезавтра на этом месте с перерезанным горлом.
Артем резко оттолкнул его и проговорил, с трудом сдерживая себя, но ярость все же прорывалась в голосе, заставляя его дрожать и срываться:
— Запомни вот что, Синяев! Ты будешь делать только то, что тебе позволят делать! Иначе, черт тебя побери, я снимаю с себя всякую ответственность за твою поганую шкуру!
— А кто ты такой, чтобы здесь командовать? — заверещал Синяев. Близость опасности поставила его на грань сумасшествия, и он окончательно перестал себя контролировать. — Нет, ты скажи, кто тебя назначил командиром? — Губы у него затряслись, побелели, по краям выступила слюна. — Прежде всего я не буду подчиняться никаким самозванцам, которые сначала чуть не угробили меня в вертолете, а потом втянули в эту заваруху. Тебе хочется повыеживаться, покомандовать, так командуй своей шлюхой, а я буду делать то, что… захо… — В следующее мгновение он взвизгнул от боли и, словно мешок с картошкой, шмякнулся на землю.
А Артем с изумлением уставился на Ольгу. Женщина брезгливо вытерла палец, которым она ткнула Синяева куда-то в шею, и склонилась над ним.
— Ну что, живой, поганец?
Синяев замычал, захрипел и затравленно съежился. Она выпрямилась и окинула спокойным взглядом ошеломленно взирающих на нее Артема и Малеева. Только слегка подрагивающие губы выдавали, как нелегко дается ей это спокойствие. Тем не менее она довольно бодро улыбнулась:
— Что приуныли, юноши? Ничего с ним не случится! Поваляется четверть часа на травке, поразмышляет о смысле жизни и опять научится говорить.
Только более интеллигентно, без хамства. Правда, Синяев? — Она толкнула его ногой. — Пятнадцать минут тебе на то, чтобы очухаться и вернуться в лагерь.
— Оля, — в замешательстве проговорил Таранцев, — как это ты его?
Но она, словно не расслышав, склонилась к волокуше и скомандовала Малееву:
— Давай, Сережа, берись с другой стороны!
Артем наблюдал, как они тянут волокушу с консервами, до тех пор, пока они не скрылись среди деревьев, затем перевел взгляд на лежащего без движения Синяева. Глаза у того были открыты и смотрели вполне осмысленно. Видно, Ольга была права: полежит мерзавец некоторое время и придет в себя. Но все-таки каким образом эта тоненькая женщина в долю секунды без видимых усилий уложила на землю такую тушу? Хотя Артем и успел испытать на себе некоторые из ее умений, но, как ни старался, не мог состыковать их с образом милой и хрупкой женщины.
Не переставая изумляться, он пытался привести в порядок мысли и ухватить самую важную из них, которая промелькнула в мозгу в тот самый момент, когда Синяев свалился от почти незаметного тычка в шею. Но опять и с еще большей силой разболелась голова, и Артем, плюнув на все, занялся бочкой с соляркой.
Спуск к мосту был трудным, и не только из-за множества больших и малых камней, между которыми приходилось постоянно лавировать, порой самым немыслимым образом. Вдобавок ко всему следовало остерегаться, чтобы противник раньше времени не обнаружил его тайные маневры и не открыл огонь.
К тому же бочка обладала не менее дурным характером, чем у Синяева. Попытка управлять ею при помощи двух поводьев из проволоки себя не оправдала. Бочка то вдруг своенравно устремлялась в ближайшую промоину, и Артему чуть ли не полчаса приходилось ее оттуда извлекать. То, оказавшись на более-менее ровном месте, она ни с того ни с сего катилась в противоположном направлении и вновь застревала в какой-нибудь рытвине или очередном ручье.
Когда же Артем наконец достиг того места, с которого Надежда Антоновна весьма удачно подбила грузовик, он был весь в поту и грязи и чувствовал себя так, будто все эти пятьсот метров спуска он катился по камням вместе с бочкой. Но это было не самым худшим. Для того чтобы хоть как-то облегчить путь к мосту, ему пришлось на четверть опорожнить бочку и, скрежеща зубами, наблюдать, как бесценное в их ситуации горючее впитывается в землю. Но как бы Артем ни проклинал «неуправляемую скотину», та была доставлена к груде камней, от которой до моста было менее ста метров под уклон.
Артем поставил бочку на попа, проверил пробку и, молча кивнув дежурившему Рыжкову, почти бегом направился в лагерь, где Дмитрий и Пашка дожидались его возвращения, чтобы отправиться в путь через горы. К удивлению Артема, Синяев опередил его и как ни в чем не бывало сидел у входа в убежище и негромко переговаривался с Надеждой Антоновной. На Артема он даже не взглянул, лишь молча отодвинулся, освобождая ему дорогу.
Прежде чем начать говорить, Артем намеренно встал так, чтобы находиться к Синяеву спиной. Он признавал его право на присутствие здесь и свою ответственность за его жизнь, но Синяев перестал существовать для Артема как человек, на которого можно положиться в трудную минуту. Что-что, но подлость он никогда не умел прощать…
— Среди нас есть один человек, которого я очень не уважаю, если не сказать хуже. — Артем заметил, как все перевели взгляд с него на Синяева, и продолжал уже более спокойно:
— Он слаб и может сломаться в любую минуту. А вы должны знать: сломается один, значит, погибнут все. Лично я не могу ему доверять, поэтому обращаюсь за советом к вам. Стоит ли его отпускать с Димой и Павлом или все-таки оставить здесь? Честно сказать, я боюсь, что он окажется балластом для ребят, и они из-за него не дойдут до поселка.
— Как вы смеете?! — У Синяева опять прорезался голос, но теперь он звучал еще визгливее и истеричнее.
Незванов оборвал его:
— Молчите, Синяев. Вы — ничтожество. Вы будете еле-еле плестись за нами, а это значит, что мы не сможем привести помощь вовремя. К тому же у нас нет лишней теплой одежды, да и дополнительный запас продуктов придется нести на себе, учтите это, Синяев. Тут уж каждый сам за себя в ответе…
— Послушайте, Дима, — внезапно вмешалась Агнесса, — по-моему, вам лучше забрать его с собой. Там он невольно будет идти за вами. Этому подлецу, — она с гримасой отвращения взглянула на Синяева, — очень хочется жить, и думаю, он побежит по горам вприпрыжку, лишь бы спасти свою шкуру.
— Ну хорошо, — неожиданно легко согласился Незванов и обменялся с Пашкой быстрым взглядом, — собирайтесь, Синяев. На все про все вам двадцать минут, И учтите, идти мы будем даже ночью и под вас подстраиваться не будем. Выдержите наш темп, хорошо. Не сдохнете, значит. Не выдержите — послаблений никаких не получите. Мы не намерены рисковать жизнью людей ради одного труса.
Синяев побагровел, нервно сглотнул, но промолчал и метнулся в дальний угол, туда, где хранились его пожитки.
Артем обнял Дмитрия, потом, чуть помедлив, — Пашку и хлопнул его по спине:
— Давай отчаливай, но помни, с меня тебе причитается… за левый груз.
Пашка хмыкнул, хотел что-то ответить, но тут же переключился на подошедшего к ним Синяева. И Артем, увидев выражение лица своего напарника, прикусил язык. Пашка буквально по-волчьи, показав все зубы, улыбнулся, а когда заговорил, в его голосе зазвучали такие нотки, что Синяев, казалось, от страха уменьшился в размерах.
— Если господин Синяев вздумает нас задерживать, я собственными руками сброшу его в пропасть.
Так что выбирайте одно из двух: или подчиняться, или загнуться где-нибудь у черта на куличках. «И никто не узнает, где могилка моя!» — затянул он дурашливо и опять перешел на жесткий тон. — Слышишь, Синяев, или заткнешься и будешь делать, что тебе велят, или…
— Ладно, — промямлил Синяев. Похоже, он окончательно расстался с желанием качать права. — Я буду подчиняться' только не оставляйте меня здесь.
Но Пашка был беспощаден.
— Дмитрий — самый опытный среди нас, поэтому ему ты будешь подчиняться беспрекословно. На любой его приказ — один ответ: «Есть!» — и руку под козырек. Я доходчиво все объяснил, Синяев?
Глаза Синяева сверкнули лютой ненавистью. В ) неконтролируемом припадке злобы он
