Осматривали Игоря минут двадцать, потом Лацкарт и Герасимов отошли к окну и еще с четверть часа обсуждали ситуацию. Но Наташа опять каким-то внутренним чутьем поняла, что с повторной операцией, очевидно, повременят и дела ее подопечного на самом деле не так уж и плохи.
И действительно, Лацкарт подозвал ее и Лизу и строго-настрого приказал им ночью не спать, каждый час измерять больному давление и температуру. При всех изменениях его состояния в худшую сторону немедленно докладывать доктору Герасимову, а в случае крайней необходимости не стесняться и самого начальника отделения поднять с постели.
— Извините, Яков Самойлович, но кроме Карташова у меня еще полсотни больных да придурочный санитар, который если заснет, то только от пинка и просыпается! — Елизавета недовольно скривилась. — Зря, что ли, Наталью к нему приставили? Вот пусть она вокруг него и побегает, не поспит, раз умудрилась таких дел натворить!
— Успокойся, Лиза. — Лацкарт окинул Наташу суровым взглядом. — Вся информация как раз для этой милой дивчины и предназначалась. Но ты должна быть в курсе и контролировать исполнение моих распоряжений. На сегодня — никаких обезболивающих! Болезненные проявления пока в норме, так что до утра потерпит наш альбатрос как миленький, а там посмотрим. — Доктор положил руку на Наташино плечо и чуть сжал его. — Проследи, деточка, за ним: если боли усилятся или давление, не дай Бог, упадет, мигом лети за Семеном Семенычем. Он покемарит сегодня в ординаторской. Тебе же придется потерпеть, завтра отоспишься, если Карташову легче станет.
Через несколько минут Наташа и Игорь остались в палате одни. Девушка выключила верхний свет и оставила лишь ночник над кроватью. Игорь, казалось, спал, но стоило ей пододвинуть стул и сесть рядом с его постелью, он открыл глаза и виновато улыбнулся:
— Наделал я тут переполоха… И тебе влетело!..
— О чем ты говоришь? — Наташа склонилась к его рукам, лежавшим поверх одеяла, и вдруг прижалась к ним щекой и горько, почти по-детски расплакалась. Игорь осторожно высвободил правую руку и принялся ласково гладить ее по голове:
— Успокойся, славная моя! Ничего страшного не случилось, завтра снова буду как огурчик! Не веришь? — Он приподнял пальцем ее подбородок. — Ты что ревешь, глупышка? Разве стоит лейтенант Карташов твоих слез?
— Прости меня, Игорь, если бы я не ушла с Петром…
— Ты считаешь, я здесь на радостях буги-вуги выплясывал? Да я этот час, пока вы миловались, проспал как у Христа за пазухой…
— Мы не миловались, к твоему сведению…
— Ну надо же! — На щеках Игоря выступили красные пятна. — Ты за дурака меня держишь? Или скажешь, это я тебе блузку через раз застегнул?
— Игорь, тебе нельзя волноваться, — умоляюще попросила его Наташа.
— А я не особенно и волнуюсь! В принципе мне наплевать, с кем ты под кустом целуешься!
— Тебе доставляет удовольствие оскорблять меня? — спросила Наташа шепотом, чувствуя, что вот-вот слезы хлынут из глаз и выдадут ее отчаяние с головой. Она набрала полную грудь воздуха и с вызовом произнесла: — Но какое ты имеешь право разговаривать со мной подобным образом? Петр — мой жених, и я сама решаю, целоваться мне с ним или нет!
Наташа встала со стула. Глаза ее гневно сверкали, щеки раскраснелись.
Игорь пришел в себя первым и понял, что опять хватил лишку. Он умоляюще посмотрел на Наташу:
— Прости меня еще раз, пожалуйста! Порой сам себя не пойму, болтаю не знаю что!..
— Хорошо. — Наташа смущенно улыбнулась и пожала плечами. — Ты тоже меня прости, что все так получилось. Честно сказать, я очень виновата, что позволила тебе воспользоваться качалкой.
— Выходит, мир? Отныне и навеки? — Игорь протянул ей руку, и Наташа пожала его ладонь, сухую и горячую. Температура продолжала держаться. Наташа сняла висевшее на козырьке кровати полотенце и обтерла его блестевшее от пота лицо. И вдруг, поддавшись какому-то импульсу, пронзившему ее с ног до головы так, что перехватило дыхание, а в глазах заплясали разноцветные искры, Наташа склонилась к Игорю и прижалась губами к его губам, таким же горячим, как и его руки. Игорь, казалось, только и ждал этого, потому что мгновенно обнял девушку и перехватил инициативу. Он целовал ее с такой жадностью, словно в последний раз в жизни. И Наташа, вмиг отбросив все сомнения и колебания, точно в прорубь головой, устремилась ему навстречу; отдав поцелую всю свою жажду любви и счастья.
Игорь оторвался от нее первым, но не разжал объятий, а принялся исследовать девичью шею приоткрытыми губами. Наташа ощутила на своей коже легкие касания его языка и вздрогнула от внезапно возникшей и никогда ранее не испытанной сладостной боли. Она застонала и еще теснее прижалась к Игорю, и уже никто, никакие силы не смогли бы оторвать ее от него, даже появление Петра, даже Герасимова, даже самого Лацкарта… Лишь на мгновение она отпрянула от Игоря, чтобы перевести дыхание, но он тут же притянул ее к себе, с гораздо большей настойчивостью и нетерпением, чем прежде, и, прижавшись к ее уху губами, прошептал:
— Наташка, я понимаю, что это сейчас нереально, но я безумно хочу тебя!
И она, к своему стыду и ужасу, осознала, что тоже сошла с ума, если желает повторения ночи в домике лодочника, но только не с Петром, а с Игорем. Хочет почувствовать его тело рядом со своим, его губы на своих губах… И еще она поняла, что все это обязательно произойдет, независимо от ее воли и вопреки рассудку. Рано или поздно она ляжет в его постель, не раздумывая и даже если он никогда не скажет ей о своей любви…
Но тут словно какой-то стоп-сигнал сработал у нее в мозгу. Наташа отпрянула от Игоря, прижала пальцы к вискам. Господи, что же такое с ней происходит? Неужели она так развратна, что вид любого привлекательного мужчины вызывает у нее такой взрыв неуправляемых эмоций? «Ничего подобного, — пытался убедить ее внутренний голос, — весь твой любовный опыт ограничен одним-единственным мужчиной, и такой реакции не было даже в момент вашей близости». Она и сама это прекрасно понимала. Она слишком хорошо запомнила то ощущение стыда и отвращения к самой себе, решившейся на эксперимент, который дал такие весьма плачевные результаты…
Игорь исподлобья наблюдал, как меняется выражение лица девушки. Минуту назад она казалась опьяненной теми же чувствами, что и он. И вот уже растерянно и виновато смотрит на него, точно провинившаяся школьница.
— Наташа, не бросай меня, не уходи! — Он испытал нечто похожее на панику, когда Наташа оторвалась от его груди, убрала руки от его лица. Жесткие мужские пальцы впились в девичьи плечи, дыхание Игоря участилось. — Не бросай, останься со мной! — Серые глаза просили ее, умоляли… И Наташа сдалась. Она опять опустила голову на грудь Игоря, и оба, и сиделка, и ее пациент, забыв о том, что в любую минуту в палату могут зайти или толстая Елизавета, или, не дай Бог, сам Герасимов, крепко обнявшись, заснули.
Герасимов и в самом деле уже под самое утро заглянул в палату. Постоял над мирно спящей парочкой и, вглядевшись в спокойное лицо Карташова, обнимавшего посапывающую на его груди Наташу, покачался в раздумье с пяток на носки, заложил руки за спину и вышел из палаты.
Карташов, видимо, самым лучшим образом реагировал на нетрадиционные способы лечения, а из почти сорокалетнего опыта работы подполковник медицинской службы Герасимов знал, что при умелом их использовании, в разумных, естественно, дозах, зачастую удается поставить на ноги даже самого безнадежного больного.
На утро Лацкарт осмотрел Игоря, хмыкнул, пошевелив от удивления черными, в форме жирной запятой бровями и посмотрел на Герасимова:
— Странные вещи, коллега, творятся в этой палате, вы не находите? Вчера этот джентльмен — чуть ли не кандидат в прозекторскую, а сейчас — хоть замуж отдавай! Что за фокусы вы демонстрируете, Карташов? Я ведь собрался вам ливер прополаскивать, а сегодня, гляжу, впору горло прополоскать в честь улучшения внешнего вида и общего состояния.
— Прощу прощения, Яков Самойлович, — Игорь виновато развел руками, — но я, право, не ставил своей целью беспокоить вас или Семена Семеныча!
— Смотри-ка, Семеныч, извиняется! — Лацкарт перевел взгляд с Игоря на Герасимова, потом
