краснеть перед строгим начальством. Он покачал головой. Детские игры какие-то, но почему вдруг серьезная и неприступная Наталья Борисовна решила потакать чьим-то глупостям? Он опустился в кресло и попытался выбросить все посторонние мысли из головы. Но неожиданно для себя поднялся на ноги и стремительно подошел к окну.
Пурга разыгралась не на шутку, но в зыбком свете фонаря над крыльцом райотдела он разглядел фигуры двух спустившихся с крыльца женщин. Пряча лица в высоко поднятые воротники, отворачиваясь от резких порывов ветра и снежных зарядов, они рысцой пробежались до машины. Сергей открыл перед ними заднюю дверцу «Волги», и они резво нырнули в спасительное тепло автомобиля.
Одна из фигур, без сомнения, принадлежала Наталье Борисовне, а вторая – наверняка той самой таинственной благодетельнице, безуспешно пытавшейся накормить его голубцами. Конечно же она ни ростом, ни телосложением никоим образом не напоминала Людмилу Ручейникову. По габаритам неизвестная девица была раза в два крупнее его соседки, даже если сделать скидку на пальто и ночную темноту, Денис вздохнул и отошел от окна, укоряя себя за внезапную слабость: неужто неясно, что непривычно Людмиле первой идти на мировую. Ему вполне хватило недели размышлений, чтобы понять: соседка сделала все, чтобы забыть о его существовании. Говорят, уехала на полмесяца на дальние кордоны, и он подозревал, что не случайно. Славка вчера за шахматами проболтался: сестра буквально наступила на горло Кочеряну, чтобы получить разрешение на поездку, и даже, ко всеобщему удивлению, на поклон к Колывановой сходила. Та соизволила дать ей отпуск без содержания на время школьных каникул.
Денис в который раз за последние дни поймал себя на том, что сидит, тупо уставившись взглядом в стол, нервно крутит в руках карандаш и думает совсем не о том, о чем положено думать начальнику райотдела внутренних дел накануне ответственного совещания в родном министерстве. Он чертыхнулся. Обломки очередного карандаша полетели в корзину для мусора. Денис придвинул к себе стопку бумаг, обхватил голову руками и погрузился в чтение текста завтрашнего выступления. Хотя, несмотря ни на что, парочка пирожков и большая кружка горячего чая были бы сейчас очень и очень кстати…
Уже более трех часов пробирались они по горелой тайге. Два года тому назад прошел по здешним местам небывалый пал, оставив после себя мрачное кладбище: вековые пихты, покрывавшие окрестные горы, опустили к земле черные, скрюченные страшным жаром остатки ветвей, обгоревшая кора обнажила их стволы, шквальные ветры обломили вершины. Ушел от огня за дальние увалы зверь, улетели немногие уцелевшие птицы, и лишь одинокая желна будоражит тишину тоскливыми криками да изредка вдруг застонет, закряхтит мертвая лесина в последней попытке не поддаться напору шального ветра. Многие деревья упали на землю, образовали завалы, которые приходилось обходить стороной. Это не только удлиняло путь, но и лишало путников какой-либо надежды выйти к жилью до наступления сумерек.
Неохотно пропускала людей мертвая тайга, а день уже заканчивался. За корявыми вершинами бывшего пихтача забагровело небо. Потемнели облака. Посерел снег. С ближайшей вершины подул холодный ветер, взбил у ног сердитую поземку. Пришло время становиться на ночлег.
Забыв про голод и усталость, люди принялись за устройство лагеря: утаптывали снег на поляне, расчищали ее от валежника, таскали дрова, готовили подстилку для спальников. Людской говор, стук топоров, треск разгорающегося костра заглушили на время скрипы и шорохи мертвого леса.
Ужин приготовили на скорую руку: слишком уж вымотал людей этот нелегкий маршрут по горелой тайге. Никто не предполагал, что будет он так долог и труден. Еще утром надеялись, что вечером выйдут к Ентаульскому, но надежды не оправдались, и еще одну ночь придется коротать в тайге. Уже седьмую…
Людмила присела около костра, обхватила колени руками. Рядом крепко спали ее спутники. На краю подстилки, почти на снегу, лежал Иван Шалгинов, давний ее товарищ и помощник, один из лучших лесничих заповедника. Спальником он никогда не пользовался, только закутывался в полушубок с головой, так и спал всю ночь в любую погоду: ногами к костру, головой в противоположную сторону.
Сдвинув ближе к центру костра недогоревшие концы валежин, Людмила зябко поежилась и еще плотнее закуталась в бушлат. Треск костра разбудил Ивана. Он приподнялся, посмотрел на Людмилу сонными глазами, зевнул и снова почти упал на подстилку, натянув на лохматую голову бараний полушубок.
Людмила тоже зевнула, потянулась и залезла в спальный мешок. Но, вопреки ожиданиям, сон не приходил, и она опять вылезла наружу, чтобы не мешать спать своим уставшим товарищам.
Уже неделю они в тайге. После новогодней оттепели навалился трехдневный снегопад. Снега выпало раз в пять больше нормы, и несколько десятков маралов и северных оленей оказались пленниками горных ущелий и таежных урочищ, в которых они спасались от задувших вслед за снегопадом лютых северо-западных ветров. Пурга мешала воспользоваться вертолетом, да и единственный его разведывательный полет обошелся заповеднику в такие деньги, что Кочерян схватился за голову. Если бы не поддержка МЧС, сотрудники заповедника надолго бы остались без зарплаты.
Но животных надо было спасать. От лесников уже поступили первые сообщения о падеже нескольких ланок и молодых оленей-сеголетков. Тогда-то и было решено отправить в тайгу группу научных сотрудников и егерей, чтобы попытаться спасти оставшихся животных.
Всю прошедшую неделю они трудились не покладая рук. Вертолетчики отработали деньги на совесть, обнаружив около пятидесяти погибающих животных в трех горных ущельях, выходы из которых закрыли огромные надувы свежего снега. Олени проваливались в них почти по шею, а люди с трудом преодолевали их на лыжах. Животные уже почти не подавали признаков жизни, лежали в снегу и не сопротивлялись, когда работники заповедника на всякий случай связывали им ноги и укладывали на специальные сани-волокуши, чтобы перевезти из ущелья ближе к стожкам сена, заготовленного с лета. Почти всех животных удалось спасти, но некоторые уже ослабли настолько, что не помогли даже инъекции глюкозы и витаминов, которые Людмила сделала четырем молодым оленям и двум старым ланкам. Они погибли при перевозке, но если бы люди не пришли вовремя на помощь, стадо маралов недосчиталось бы более четырех десятков голов.
Людмила встряхнула головой, стремясь отогнать от себя видение изможденных, полузасыпанных снегом животных, и постаралась вызвать в памяти лицо Вадима. Она вновь попыталась оправдать свой поступок обидой на холодность жениха, но особой вины за собой так и не почувствовала, как и особого сожаления, что ушла в тайгу, не дождавшись от него звонка. Хотя точно знала, что Вадим уже вернулся в Красноярск и звонил Кочеряну по поводу проекта. Правда, поговорить с ней не удосужился, из чего она сделала соответствующий вывод: Вадим продолжал на нее сердиться. Но и это не слишком огорчило ее, вернее, совсем не огорчило. Гораздо сильнее она переживала совершенно нелепый разрыв с Барсуковым. И не о том она жалела, что так быстро уступила ему. А о том, что так по-детски среагировала на вполне резонные вопросы Дениса о ее отношениях с бывшим женихом. Вся ее жизненная неустроенность, неуверенность в намерениях Барсукова, сомнения в собственных чувствах – все свилось в такую тугую пружину, что, распрямившись, ударило не только ее одну. Еще неизвестно, кого эта пружина задела больнее – ее или этого твердолобого мента, которого она так безоглядно полюбила.
Девушка опять залезла в спальный мешок и, согревшись, наконец-то уснула. Но спала недолго. Внезапно в лагере поднялась суматоха. Люди вскакивали со своих мест, торопливо собирали вещи, потом сгрудились возле костра, с тревогой вглядываясь в небо.
С запада надвигались темные тучи. Они ползли, касаясь вершин гор, скатываясь в ущелья и зависая над погибшими деревьями. Воздух наполнился шумом и грохотом. Людмила тоже выскочила из спальника, бросилась к своим товарищам, но не успела она и слова сказать, как шквальный ветер налетел на поляну. Затрещали, закачались мертвые деревья, полетели во все стороны обломки сучьев, остатки обгоревшей коры. Застонал, задрожал под порывами ветра огромный кедр. И тут же, как спичка, лопнул его ствол и с ужасающим шумом рухнул на землю, сокрушая попутно более мелких и слабых собратьев. Люди, сбившись в кучу, молчали, а ветер становился все сильнее и сильнее и вскоре превратился в настоящий ураган. Казалось, между бурей и мертвым лесом происходила последняя, решающая схватка. И, отступая, лес стонал, ломался, падал…
Не успели люди прийти в себя и достать из-под обломков деревьев оставшиеся у костра вещи, а в воздухе закружились уже редкие пушинки снега.
Они падали медленно, но все гуще и гуще, засыпая следы бесчинств, учиненных пролетевшим над тайгой ураганом.
