пол, непременная глиняная печь с давно остывшими углями. Они заглянули в крошечную каморку, служившую кладовой. Но там тоже было шаром покати. Другая лачуга оказалась и вовсе разграбленной.
Неизвестно кто вел себя по-варварски: разворотил печь, выбил единственное окно… Они вышли наружу, и Джузеппе сказал, окидывая окружавшую их картину запустения разочарованным взглядом:
— Жители бежали отсюда. Они либо забрали все с собой, либо схоронили свои пожитки где-нибудь под камнями.
— Они убежали от войны, — вздохнула Анюта, — но сюда солдаты придут не скоро, а внизу их, как собак нерезаных…
— Возможно, они ушли в Афганистан, — Джузеппе кивнул на дальние перевалы, — это все-таки лучше, чем погибнуть от ракет Рахимова.
— Кто его знает, что лучше, что хуже, — вздохнула Анюта. Взгляд ее упал на небо. Мелкие звезды затянуло редкой пеленой облаков, но крупные были еще видны, но не мерцали, а светились тусклыми пятнышками. Луну тоже окружало сизое марево, похожее на дым дальних пожарищ. И Анюта и Джузеппе знали из своего опыта жизни в Баджустане, что означает подобная дымка. На горы надвигалась гроза, и, хотя она несла с собой ливень, то есть долгожданную воду, это их не обрадовало. В разной степени, но они испытали на себе, что такое гроза и ливень в горах. Огромная масса воды с ветром и градом обрушивалась на Баджустан. Немногочисленные реки тотчас превращались в беснующиеся потоки, которые сметали все, что встречалось им на пути: камни, деревья, здания, мосты, плотины… Подобные грозы случались крайне редко здесь — раз или два за последние несколько лет, но они были чрезвычайно опасны, приводили к человеческим жертвам и расценивались не иначе как стихийное бедствие, сравнимое разве что с землетрясением.
Через час беглецы миновали небольшое плато и, как сказал Джузеппе, были почти в двух шагах от Темирхоля. Им оставалось перевалить скалистую гряду, чтобы увидеть озеро. Но ветер из сильного превратился в шквалистый, луна скрылась за плотной массой облаков, и стало так темно, что порой они не различали, что творится рядом с ними.
Дождь еще не начался, и они шли почти вплотную друг к другу. Джузеппе шел первым, почти на ощупь, следом Галина Ивановна, а замыкала шествие Анюта. Они брели уже наугад, доверяя лишь своему проводнику, который прежде нащупывал рукой, куда следует ступить. Ветер крепчал. И под его порывами то одна, то другая женщина теряли равновесие и падали, давая начало лавине из пыли и мелких камней.
Казалось, прошла вечность, прежде чем они вскарабкались на вершину гряды. Но Темирхоль не увидели. Озеро закрывало одеяло из облаков, которые теперь лежали гораздо ниже их. Луна, зависнув над одним из горных пиков, озаряла все вокруг мертвенно-бледным светом. И Анюта вдруг представила, что таким должен выглядеть лунный пейзаж: мрачным, холодным, без малейших признаков жизни…
Но ветер напоминал, что они на земле. Он становился все холоднее и безжалостнее.
— Нужно… спуститься, — прокричал Джузеппе сквозь завывание ветра. — Нельзя… оставаться… — Порыв ветра ударил ему в лицо, и он закашлялся, согнувшись в три погибели.
Они двинулись вниз, с трудом преодолевая яростные, валившие с ног порывы ветра. Воздух был пронизан неестественным желтоватым светом, настолько густым и плотным, что его, казалось, можно было потрогать руками. Ветер взвивал вверх и крутил столбы пыли, которая забивала глаза, нос, глотку, хрустела на зубах. Внезапно облака под ними расступились, и путники увидели далеко внизу отливающую свинцовым блеском огромную водную поверхность.
— Темирхоль, — выдохнули одновременно Анюта и Джузеппе.
Галина Ивановна опустилась на камни и впервые за последние несколько часов пожаловалась, что проклятые туфли сведут ее с ума.
Озеро освещалось тем же омерзительным светом, что и все вокруг, но один вид его словно придал им второе дыхание, и они продолжили спуск.
Ветер немного утих — дал им временную передышку, позволив оглядеться вокруг.
— Пожалуй, нам не стоит пока идти к озеру.
До него километра три или чуть больше. До дождя мы все равно не успеем, так что следует поискать убежище и передохнуть. — Джузеппе вытянул руку в сторону двух скальных «жандармов»[7], возвышавшихся над серыми языками каменных россыпей. — Вон там, кажется, есть что-то похожее на укрытие.
Неподалеку под скальным карнизом у основания ближнего к ним «жандарма» действительно виднелась выемка, выбитая в скалах ветрами, солнцем и водой. Они подошли к ней и начали спускаться по камням, пока не нашли подобие небольшой пещеры, где с трудом, но разместились.
И здесь силы покинули Джузеппе. Три ночи он провел без сна и держался лишь за счет силы воли и чувства долга, понимая, что нужно спасти женщин. Теперь, когда им ничто напрямую не угрожало, его сердце восстало против насилия, которому подвергалось последнее время. Острая боль пронзила грудину, лицо посерело. Анюта в тревоге схватила его за руку. Пульс итальянца едва прощупывался.
Крупные капли пота выступили у него на лбу, но у Джузеппе не было сил их вытереть.
— Что, что с тобой, Джузеппе? — Анюта в панике принялась шарить у себя в карманах, нашла пузырек с аспирином и заставила итальянца проглотить две таблетки, прекрасно понимая, что подобная помощь — лишь слабое утешение в их незавидном положении.
— Ничего, ничего… все будет хорошо… — Джузеппе благодарно погладил ее по руке. Он попытался даже улыбнуться, но губы не слушались, и итальянец едва слышно прошептал:
— У меня… в кармане… фляжка с коньяком. Я его берег на крайний… случай… Мы все заслужили… по глоточку.
Анюта нашла фляжку, отвинтила пробку и приложила горлышко к губам Джузеппе. Коньяк сделал свое дело. Бледность сошла с его щек. Девушка обернулась к Галине Ивановне и заставила ее проглотить несколько капель. Но когда сама поднесла фляжку ко рту, вспыхнул яркий голубой свет, и следом раздался оглушительный удар, гораздо мощнее выстрела ракетной установки. Анюта зажмурилась и втянула голову в плечи, а когда открыла глаза, то увидела, что снаружи поливает вовсю. Выставив голову из-под карниза, она подставила лицо под тугие струи, открыла рот, чтобы, наконец, утолить жажду.
Девушка самозабвенно радовалась ливню, впитывала влагу ртом и кожей, прилипшей к телу одеждой.
Она знала, что никакой коньяк не принесет облегчения, какое давала им падающая с неба вода.
Ветер с ревом пронесся над Ашкеном, раздувая языки пламени, охватившие дома и деревья столицы. В несколько минут город превратился в одну сплошную прожорливую топку. Но вслед за ветром на город, долину и нависшие над ними скалистые громады обрушился ливень и в четверть часа погасил пожар.
Юрий Иванович Костин и Артур Ташковский ничего этого не видели. Они едва успели спрятаться под скалой, как на их весьма условное убежище свалился настоящий водопад. Они стояли прижавшись друг к другу, почти как влюбленная парочка, но укрыться старались не от бдительных родителей, а от секущих дождевых струй, которые проникали под скалу с каждым новым порывом ветра.
Солнце давно уже спряталось за горами, и непроглядную тьму прорезали сверкавшие почти беспрерывно вспышки молний. Раскаты грома поглощались шумом падающей воды и ревом ветра. Было холодно, очень холодно, и у двоих промокших насквозь людей зуб на зуб не попадал от бившей их дрожи.
— Неужели будет еще хуже? — прошептал Ташковский, прижимая руки к груди. Теперь он почти не чувствовал боли, хотя бинты намокли и размотались. Костин оторвал часть, попытался заново перебинтовать руки писателя. Но пока лучше было оставить все как есть, чтобы не добавить в раны новой инфекции. Пальцы у Ташковского распухли, ногти почернели и вздулись. Но пошел дождь, исчезла изнуряющая жара, и Артур почувствовал некоторое облегчение. Но он промок до костей. Совсем еще недавно он думал, что его мозги вот-вот расплавятся от солнца, а сейчас ему казалось, что они никогда не просохнут.
Это была, наверное, самая трудная ночь в их жизни. Но к утру дождь неожиданно прекратился, и
