они пришли в себя настолько, чтобы оглядеться по сторонам и оценить ситуацию, в которой находились со вчерашнего дня после того, как только чудом не попали в руки рахимовских солдат. И конечно же они понимали, что обязаны спасением Максиму и Ксении, которые отвлекли внимание солдатни на себя.
Теперь Костин и Ташковский находились в нескольких сотнях метров от бывшей российской военной базы. Сюда солдаты Рахимова увезли своих пленников. Тело Богуша выбросили из бронетранспортера, и он валялся на земле, как мешок картошки, пока солдаты не подхватили его под руки и не заволокли в одно из строений, насколько запомнил Костин — штаб дивизии. Одно успокаивало — солдатня не тащила его за ноги. Вероятно, Максим был все-таки жив и по какой-то причине еще нужен воякам. Ведь с ним обошлись почти по-джентльменски, если можно назвать таковым обращение с избитым чуть ли не до смерти человеком.
Ксению они тоже видели. Следов побоев на ней не заметили. И передвигалась она достаточно бодро, причем все время отчаянно жестикулировала, видно, не слишком рассчитывала на то, что ее собеседники хорошо понимают по-русски. Несколько раз она пыталась пробиться к Максиму, но солдаты оттаскивали ее, правда не слишком грубо…
И опять Костин высказал соображение, что пленников, очевидно, приказано придержать до появления более высокого начальства.
— Я не представляю, как мы им сможем помочь?
— Ташковский посмотрел на него с недоумением. — Если только взять базу штурмом?
— Нет, нашими силами даже не стоит пытаться, — вполне серьезно ответил Юрий Иванович, — но будь здесь Максим и еще человека три из моей команды, мы разогнали бы всю эту братию к чертовой матери за полчаса.
Ташковский молча покосился на Костина, но уточнять не стал. С недавнего времени он понял, что этот невысокий крепкий человек в любой ситуации верен своему слову и поступает, как того требует совесть. Или служебный долг? Но то и нравилось Ташковскому в Костине, что служебный долг Юрия Ивановича не противоречил моральным установкам писателя. И это примирило Артура Ташковского со своим недавним оппонентом, посмевшим когда-то уличить известного писателя в дилетантстве.
Из оружия у них были только «АКМ» с неполным магазином и две гранаты. Ташковский любил разбавлять свои романы подобными ситуациями. Но у него всегда имелись варианты достойного выхода героев из любых переделок. И хотя в реальной жизни все было гораздо проще и примитивнее, чем те навороты сюжета, которыми славился Ташковский, впервые он признался себе, что не видит выхода и даже не представляет, как можно выпутаться из подобного положения. В его жизни было слишком много искусственного, вымышленного, поддельного, и, когда наступило время самому сделать выбор, самому принять решение, он растерялся и чуть было не струсил…
По правде говоря, он и сейчас боялся. Но теперь Артур научился преодолевать страх. И еще он понял, что отношение к нему изменилось. Костин по-настоящему доверял ему, и Ташковский этим гордился. И боялся не столько за свою жизнь, а того, что Костин по какой-то причине в нем разочаруется.
Военных на базе было немного. Рота или чуть больше. Они занимались тем, что рыскали по территории, очевидно в надежде чем-нибудь разжиться. Но генерал Катаев позаботился, чтобы ничего не осталось, а разбитые снарядные ящики и рваная бумага вояк Арипова не интересовали.
Честно сказать, Костин удивился подобной оперативности. Базу эвакуировали менее чем за двое суток.
И это наталкивало на размышления, в которых проступали два явно сомнительных момента. Первый: генерал Катаев был уведомлен о подобном повороте событий и приготовился к срочной эвакуации задолго до получения приказа. Второй: базу эвакуировали наверняка для отвода глаз. За два дня не вывезти всю тяжелую технику, не размонтировать оборудование и электронику радаров, электростанции, центр космической и радиосвязи. Наверняка все это укрыли в подземных секретных бункерах, вход в которые завалили направленным взрывом, для чего инсценировали уничтожение боеприпасов и запасов топлива. Но этот второй скользкий момент выводил на предположение, что и сама эвакуация была элементарным спектаклем, рассчитанным на непритязательный вкус местных борцов за власть…
Костин неоднократно участвовал в событиях, развивающихся по сходным сценариям с предсказуемым, как хеппи-энд в мыльном сериале, концом.
Вернее всего, к власти придет более лояльный к России мерзавец, который «попросит» президента вернуть российскую военную базу, временно конечно, до полной стабилизации обстановки в данном регионе. Таково будет официальное объяснение. На самом деле до стабилизации здесь так же далеко, как…
Юрий Иванович не успел довести свою мысль до логического завершения. Над базой истошно взвыла сирена. Заметались по плацу солдаты, не понимая, что происходит. Некоторые бросились к распахнутым настежь воротам, другие ринулись к укрытиям, сооруженным из бетонных блоков и мешков с песком, третьи, человек пять, не больше, устремились к штабу. Наверняка командиры желали прояснить обстановку…
— Смотрите, Юрий, смотрите, — выкрикнул за спиной Костина Ташковский. Писатель указал в сторону дороги, которая поднималась со дна долины к базе. Идущая круто вверх, она напоминала уложенный кольцами аркан, петли которого опоясывали подножие плато, где расположилась военная база.
Сейчас дорога была пустынна на всем своем протяжении, если не считать бронетранспортера, преодолевавшего на большой скорости последнюю перед базой петлю.
Солдаты тоже его заметили. Загалдели, засуетились и принялись вручную закрывать тяжелые ворота: электричество, кроме небольшого аварийного движка, обслуживающего штаб, было отключено, и автоматика не работала. Несколько вооруженных «калашами» солдат побежали к двум контрольным вышкам, сооруженным по обе стороны от КПП. Но не успели подняться, равно как их товарищи не успели захлопнуть створки ворот.
Бронетранспортер с ревом миновал последний подъем и, выбросив облако черных выхлопных газов, на полном ходу снес правую створку ворот и влетел на территорию базы. Солдаты бросились от него врассыпную. Но затем опомнились и побежали обратно. Самое удивительное, что никто не стрелял: ни из бэтээра, ни те, кто его окружил жиденьким кольцом. Из здания выбежал низенький плотный офицер в камуфляже. Он что-то заорал пронзительно и гневно. Что именно, Ташковский не понял и посмотрел на Костина. Но на лице того царило полнейшее недоумение, и он даже не заметил удивленного взгляда писателя.
Тем временем откинулся люк бронетранспортера, и из него вылез человек в черном танкистском комбинезоне и ребристом шлеме. Ташковский и Костин видели его со спины, но, судя по его манерам, стало понятно: прибыл командир, более старший по званию, чем тот, что выбежал ему навстречу. Вновь прибывший что-то повелительно крикнул, и сирена мгновенно прекратила завывать.
Оба офицера направились к зданию бывшего радиоцентра. Старший шел широким шагом, младший по званию едва поспевал за ним, одновременно усиленно жестикулируя и слегка подпрыгивая от усердия.
Солдаты толпились в отдалении, переговаривались, курили. Автоматы кто-то переместил на грудь, кое-кто вернул на плечо. К бронетранспортеру они не подходили. Тем временем из его люка вылез человек в таком же комбинезоне, что и прибывший офицер. Очевидно, водитель. Он спрыгнул с брони на противоположную от солдат сторону и, присев на корточки, закурил.
И тут Костин и Ташковский заметили еще двух солдат, выскочивших из дверей штаба. Один из них — более крепкого телосложения — быстро шел впереди, второй — ниже ростом и худее, по виду совсем подросток — едва поспевал за ним, поправляя то и дело сползающий с плеча ремень автомата. Они приблизились к бронетранспортеру. Водитель слегка приподнялся и что-то им прокричал. Судя по интонации и весьма выразительным жестам, приказал убираться подальше. Но первый солдат вдруг метнулся в его сторону… Мгновение, и водитель неподвижно застыл на земле, а уложивший его солдат вскочил на броню, подал руку своему спутнику…
Местные вояки наконец-то поняли: произошло что-то неладное. Несколько самых отважных потянули с плеча автоматы, но солдаты уже скользнули в люк и захлопнули крышку за собой.
— Господи! — закричал вдруг Костин. — Это же Максим! И Ксения! Черт побери! Он все-таки
