за шаг и против кого он направлен, я пока что сказать не берусь. Впрочем, я могу и ошибаться. Возможно, этот шаг делает не Артист, а Баварец. Эх, знать бы, кто этот Артист…
— Его знает Сотников, — напомнил я. — Может быть, мне стоит к нему наведаться?
— Утром, — Щеглов покачал головой. — Сейчас он наверняка еще пьян, и ты лишь зря потратишь время. Да и небезопасно тебе ходить по пустым коридорам. А утром обязательно сходи… Тихо! — Он весь напрягся, прислушиваясь к ночной тишине. Я последовал его примеру. — Слышишь?
— Ничего не слышу, — признался я.
Щеглов утвердительно кивнул.
— Утих наш горемыка.
— Заснул, наверное.
Щеглов отрицательно покачал головой.
— Вряд ли. Пойдем! — Он стремительно ринулся к двери, увлекая меня за собой.
— Куда? — удивился я, следуя за ним.
Но Щеглов оставил мой вопрос без внимания. Выскочив в коридор, он тихо, но настойчиво постучал в мячиковский номер.
— Что вы делаете? — недоуменно спросил я.
Но он снова промолчал.
— Кто? — глухо донеслось из-за двери.
— Это я, Щеглов! Откройте, Григорий Адамович, — громко прошептал Щеглов.
Замок щелкнул, и на пороге появился бледный, измученный Мячиков. Голова его была обвязана полотенцем, в глазах затаились тоска и боль.
— Что случилось? — Голос его звучал неприветливо и настороженно.
Щеглов поинтересовался его здоровьем.
— Спасибо, хреново, — ответил Мячиков хмуро.
— А у нас, знаете ли, неприятность, — продолжал Щеглов, — свет погас. Вот мы и решили заглянуть к вам. У вас со светом все в порядке?
Щеглов с любопытством заглянул в номер через плечо Мячикова.
— Как видите, — ответил тот. — Наверное, пробки полетели.
— Я так и думал. А что это у вас, Григорий Адамович, окно открыто настежь?
— Душно. Вы же знаете мой принцип: свежий воздух и сон — лучшие лекарства от всех болезней. Я вот уже было заснул, а вы меня разбудили. — В его голосе чувствовалось раздражение. — Теперь опять зуб разболелся.
— Простите нас, уважаемый Григорий Адамович, мы не знали, что вы спите. Может, анальгин возьмете?
— Я же вам говорил, — еще более раздражаясь, ответил Мячиков, — что я не пью анальгин. Идите спать, Семен Кондратьевич, и не беспокойтесь обо мне, я как-нибудь дотяну до утра, а там… там поглядим.
Мы пожелали ему спокойной ночи и вернулись к себе в номер. Часы показывали начало первого ночи. Щеглов плотно прикрыл за собой дверь и приложил палец к губам. Я замер с раскрытым ртом, повинуясь его жесту, хотя один вопрос вертелся у меня на языке.
— Ложись спать, Максим, утро вечера мудренее.
— А вы?
— А мне сегодня спать нельзя, есть кое-какие мысли. Если что — разбужу.
Минувший день изрядно вымотал меня, и я с удовольствием последовал совету Щеглова. Засыпая, я видел, как он неподвижно сидит на своей кровати и невидящим взглядом смотрит прямо перед собой — Щеглов думал.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
1.
Кто-то настойчиво тряс меня за плечо.
— Вставай, Максим!
Я открыл глаза и первым делом взглянул на часы: без двадцати два.
— Что случилось?
Темный силуэт Щеглова возвышался над изголовьем моей кровати. Даже не видя в темноте его лица, я чувствовал — он сильно взволнован. До моего слуха донеслись странные звуки, напоминающие шум работающего трактора или… Вертолет!
— Что это? — с тревогой спросил я.
Он приложил палец к губам.
— Это они. Скорее, Максим, а то мы их упустим!
В мгновение ока я был на ногах.
— Пойдем! — приказал Щеглов, когда я оделся. — Только тихо.
— А Мячиков? — прошептал я.
Он покачал головой и, как мне показалось, усмехнулся.
— Пусть отдыхает. Ему сейчас не до нас.
Да, подумал я, когда болят зубы, весь свет не мил.
Мы осторожно вышли в коридор, но, к моему изумлению, отправились не в сторону холла, а в противоположную — туда, где коридор заканчивался тупиком, вернее, небольшим окном. Щеглов не без труда открыл его и взобрался на подоконник.
— Не отставай! — шепнул он и исчез в темном оконном проеме. Тут только я увидел, что в этом месте с наружной стороны здания проходит пожарная лестница. Щеглов, видимо, знал об этом давно. Я мысленно восхитился его умением видеть то, что, казалось бы, видеть совершенно не обязательно.
Недолго думая я последовал его примеру и уже через пару минут оказался на крыше, покрытой слоем сырого, грязно-белого снега, который интенсивно таял и превращался в воду буквально от одного прикосновения к нему. Я мгновенно промок, увязнув чуть ли не по пояс в этой вязкой снегоподобной жиже. Ночь была ясная, лунная, и крыша великолепно просматривалась. Грохотало так, что я не слышал собственного голоса. Кто-то схватил меня за руку и втащил в тень, отбрасываемую широкой вентиляционной трубой.
— Шевелись, Максим! — крикнул Щеглов, сверкнув глазами. — Сейчас начнется… Взгляни-ка наверх.
Я поднял голову. Прямо над нами висел вертолет и яростно вращал лопастями. Страшный ветер, поднятый им, чуть не сдувал нас с крыши.
— Клиент прибыл, — усмехнулся Щеглов, крепко сжимая мою руку. — Теперь гляди в оба.
Из черного брюха вертолета нырнула вниз легкая, чуть заметная лента веревочной лестницы. Чьи-то ноги показались на ее верхних ступеньках.
— Ага! — радостно воскликнул сыщик. — Вот он, голубчик!
Человек спустился уже до середины трапа, когда на противоположном конце крыши метнулась чья-то быстрая тень и скрылась за невысокой постройкой, каких здесь было множество. Крыша была плоская, с бордюром, и перемещаться по ней было легко.
— Если не ошибаюсь, к нам пожаловал Артист собственной персоной, — спокойно произнес Щеглов и кивнул в ту сторону, где только что мелькнула тень неизвестного. Но за всем его видимым спокойствием я сумел разглядеть бурю чувств, клокотавшую в его груди.
