оружие. Он горько усмехнулся и произнес:
— Да опустите вы свою пушку, не трону я вас. Отвечаю на ваш вопрос: вы находитесь в подвале дома отдыха «Лесной», в так называемой «преисподней». Вам это что-нибудь говорит?
Я оторопело уставился на него. Наверное, мое лицо выражало сейчас такую растерянность, что он утвердительно кивнул и продолжал:
— Значит, говорит. Это упрощает дело. Следовательно, вам не нужно объяснять, что это милое помещение служит укрытием двум десяткам бандитов и их главарю, Баварцу.
— Не нужно, — хрипло ответил я.
«Преисподняя» тянулась метров на двадцать в длину и освещалась тусклым светом трех или четырех лампочек, лишенных абажуров и свисающих с потолка на кривых, узловатых проводах. Интерьер представлял собой уродливую смесь роскоши, запустения и безвкусицы: около десятка дорогих, прожженных в некоторых местах и залитых вином ковров было разбросано по бетонному полу; в дальнем конце помещения на металлической балке, пересекавшей потолок, болталась изрядно пострадавшая от ночных оргий хрустальная люстра; среди немногочисленной мебели отечественного производства попадались вычурные образцы мебели импортной или добротной старинной; по всему полу, и особенно у стен, валялись пустые бутылки из-под водки и других горячительных напитков; на столах, которых я насчитал здесь штук пять, громоздилась грязная посуда с остатками пищи; три телевизора, один из которых был с обнаженными внутренностями и разбитой трубкой, стояли прямо на полу — словом, все здесь говорило о том, что передо мной жилые апартаменты людей, чей культурный и эстетический уровень мало чем отличался от уровня животного. Впрочем, никакое животное не смогло бы выжить в этом хлеву, насквозь пропитанном потом множества немытых тел, спиртным перегаром, миазмами полусгнивших продуктов и тошнотворным запахом сигаретных «бычков», десятки и сотни которых густо устилали и пол, и ковры, и столы, и даже лежанки, на которых бандиты, видимо, отсыпались после бурных возлияний и шумных попоек. Судя по спертому, влажному воздуху, помещение не проветривалось месяцами. Всеобщий потоп, хотя и незначительно, коснулся и «преисподней» — в двух-трех местах растеклись обширные лужи, ковры и мебель набухли от сырости, пахло плесенью и гнилью. Стены были испещрены нецензурщиной и фольклором уровня общественных туалетов.
— Не волнуйтесь, — насмешливо произнес мужчина, поймав мой настороженный взгляд, — бандитов здесь нет — если не считать меня, конечно. Мы с этой милой девушкой предусмотрительно заперлись изнутри.
— Кто вы такой? — спросил я в упор.
— Моя фамилия мало что вам скажет, — пожал он плечами. — Ну, допустим, Харитонов.
— Он работает шеф-поваром, — сказала Катя.
— А! Так это вы отравили Потапова! — воскликнул я грозно и крепче сжал автомат. — Отвечайте — вы?
Он печально опустил голову.
— Я об этом очень сожалею, — произнес Харитонов чуть слышно. — Вам этого не понять, молодой человек, а я ведь всю свою жизнь честно проработал в общепите…
— Да уж куда мне, — зло проговорил я, не спуская с него глаз. — Поднимите лучше руки!
— Да не трону я вас, нужны вы мне… А руки поднимайте сами, если хотите… И нечего сверлить меня глазами, я вас не боюсь. Я теперь никого не боюсь, а смерть сочту за избавление. И зачем я только связался с ними! Надо было сразу уходить отсюда, пока они не втянули меня в свои черные дела. Да уж теперь поздно, прежнего не воротишь.
— Отвечайте, вы отравили Потапова? — решительно произнес я.
— Я, молодой человек, я. И своей вины не отрицаю.
— Зачем вы это сделали?
— А затем, молодой человек, что яд предназначался не для этого несчастного, перед которым я теперь в неоплатном долгу, а совсем для другого человека, — повысил голос Харитонов, в упор глядя на меня. — Нет, не для человека, а для выродка, для оборотня, отравить, раздавить, уничтожить которого — долг каждого честного человека.
— Кто же он, этот человек?
— Понятия не имею, кто он на самом деле, но здесь его зовут Артистом.
У меня перехватило горло от одного звуках этого имени. Опять Артист!
— И вы пошли, — продолжал я, — на это… отравление только потому, что в жертвы предназначался Артист?
— Да, именно так.
— Согласились бы вы отравить любого другого человека?
Он пожал плечами.
— Вряд ли.
В этом «вряд ли» было больше убедительности, чем если бы он просто сказал «нет». Я опустил автомат.
— Каким ядом был отравлен Потапов?
— Не знаю. Яд мне передал Курт, правая рука Баварца.
Я кивнул. С Куртом я уже имел честь познакомиться.
— Во что был подмешан яд?
— В одну-единственную котлету, специально приготовленную лично мною. Она предназначалась для Артиста.
— Каким же образом эта единственная котлета попала в тарелку Потапова? Объясните!
Он беспомощно развел руками.
— Вот чего я никак не могу понять, так именно это. Ведь я сам видел, как порцию с той котлетой Артист самолично взял с раздачи.
— Артист… — я растерянно посмотрел на него. — Вы уверены?
— Абсолютно! На все сто! Я сам положил злополучную котлету в его тарелку. Сам!
Да, было от чего свихнуться.
— Вы лично знакомы с Артистом?
— Лично — нет, но неоднократно видел его здесь и наслышан о его мерзких делах.
— Как он выглядит? — быстро спросил я, подавшись вперед. — Кто скрывается под этим прозвищем?
Он не успел ответить. В дверь кто-то гулко забарабанил.
— Откройте! — грубо потребовали снаружи. — Эй, кто там? Что за дурацкие шутки? Ты, Харитон? Хорош борзеть, старый хрен, открывай!
— Что случилось? — услышал я спокойный голос Баварца.
— Да Харитон заперся. Подлюга! Небось бормоты налакался…
— Девчонка с ним?
— А я почем знаю!
Послышался негромкий стук в дверь.
— Макар Иванович, будьте так любезны, откройте, пожалуйста, дверь, — чуть слышно произнес Баварец.
Катя инстинктивно прижалась ко мне.
— Я боюсь! — прошептала она, вся дрожа.
Харитонов напрягся и сжал кулаки, его толстая, мясистая шея стала багровой.
— Я не дам вас в обиду, — храбро шепнул я девушке в самое ухо. Я почувствовал такой прилив отваги, что готов был сразиться с целой армией Баварцев, Куртов, Утюгов, Сундуков, Смурных и им подобной нечисти. Мне вдруг стало ясно, что чувствовали средневековые рыцари, идя на подвиги ради прекрасных дам.
— Слышите, Макар Иванович? — снова произнес Баварец. — Не заставляйте меня прибегать к крайним мерам. Откройте дверь, или я прикажу стрелять.
Я взглянул на дверь. Она была обита листовой жестью, но автоматная очередь наверняка прошьет ее насквозь.
