Корабль дураков

несчастья, а мы узнаем кое-что интересное о происхождении человека, которого эти достойные господа наняли для исполнения важной миссии

Культурные и утонченные люди обладают особым талан­том объединяться с жестокими, грубыми и тупыми скотами, когда того требуют обстоятельства. И вот как-то днем после обеда Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха встречаются в доме купца, то есть даже не в доме, а в тенистом саду перед домом. Питер Сивуха задумчив и мрачен, чисто выбрит и трезв как стеклышко; он обводит критическим взглядом скамью, куда ему предложили сесть, потом с достоинством присаживается и подносит к своему ученому носу маленький ароматический шарик со смесью душистых трав. Освольт ван Тошнила – эта­кий румяный здоровячок с отвисшим пузом и манерами самы­ми грубыми: он громко пердит, не стесняясь присутствием гостя, ибо дух дорогих кушаний, съеденных за обедом, при­ятен ему и в таком исполнении. Речь Питера Сивухи, как все­гда, витиевата и пестрит латинизмами и нелепыми неологиз­мами, непонятными никому, кроме самого Питера. Освольт ван Тошнила (который языкам не обучен, но в совершенстве владеет английской, французской и немецкой бранью) гово­рит так, как будто Цицерон задохнулся еще при рождении, а Демосфен был шотландцем из горцев. И все-таки, несмотря на различия, между Человеком Науки и Человеком Коммерции крепнет тесная дружба, порожденная взаимной необходи­мостью.

– Была у меня настоятельная побудительность, – гово­рит Питер Сивуха, – кустодиальным своим опекунством ис­править природу Белкулы, ибо в силу врожденной нематри­мониальности и sine magistrum[22] проявляет она все распутные слабости, свойственные ее полу, и потребно ей мудрое наставление и руководство.

– Это правильно, – соглашается ван Тошнила, – без ру­ководства оно никак. Она за свои поступки не отвечает, так что ей нужен крепкий мужчина, чтобы держал ее в строгости.

– Тщательно разработанная мной метода по интеграции моральных концептуалий в данном случае оказалась несосто­ятельной, ибо разум дикарки по природе своей не подвержен эрудиционному воздействию экстраполярной науки.

– Да, она так и осталась дикаркой. А ты, Сивуха, не смог превратить ее в женщину добропорядочную. Люди и так уж украдкой смеются, а скоро будут смеяться открыто.

– Это вы истину говорите, – хмурится Питер Сивуха. – Однако следует принять во внимание и то немалозначительствующее обстоятельство, что и доброму имени ван Тошнилы угрожает фрустрационная дискредитация.

– Это как?

– Теперь, когда ваша тайна раскрыта, Белкула может взять имя матери, и тогда ваше доброе имя будет уже безнадежно запятнано.

Разъясненная в данном ключе, ситуация требует незамед­лительного вмешательства. Весь день до самого вечера обес­покоенные столпы общества напрягают умы: составляют план по захвату Белкулы и в итоге решают (с большой неохотой) прибегнуть к помощи печально известной Греты из Антвер­пена. Только Безумная Грета (как называют ее неблагодар­ные горожане), беспринципная мародерка, разыскавшая и захватившая беглую герцогиню Дармштадтскую и подавив­шая в одиночку мятеж еретиков в Оденарде, сможет добить­ся успеха в столь непростом предприятии. Безумная Грета не знает жалости, с ее зверской жестокостью может сравниться лишь ее жадность до денег, а благородные господа предлага­ют немалое вознаграждение за поимку и возвращение Белку­лы.

Письмо запечатано и отправлено по назначению, и вот – по прошествии двух дней, на третий – шум и гам за окном привлекают внимание Питера Сивухи и Освольта ван Тошнилы. Что за переполох?! Они выглядывают в окно, и там, по­среди мостовой, стоит руки в боки Безумная Грета, похожая на зловещую птицу, предвещающую беду. При полном параде, в переднике и в доспехах. За ней по пятам – толпа возбужден­ных домохозяек с добром, награбленным в Варенбурге: кули с мукой, ткани, столовое серебро. Сама же Безумная Грета – ну чистая ведьма: восьми футов ростом, сухая, костлявая, с губами, сжатыми в тонкую линию. Посмотреть на нее, так и вправду поверишь в ее похвальбу, что она славно пограбила в Преисподней и вернулась назад целой и невредимой. (Всем известно, что вход в Преисподнюю находится где-то в далеких болотах Ирландии, что дает повод все-таки усомниться в прав­дивости данной истории.) Свирепо буравя глазами своих нанимателей, Безумная Грета требует, чтобы ее пригласили в дом. Ее голос трещит, как суставы вздернутого на дыбе. Дверь в дом ван Тошнилы приоткрывается с неохотным скрипом. Безумная Грета, оставив толпу своих верных воитель­ниц ликовать над добычей, заходит в мраморную прихожую. Ее длинный палаш скребет по полу, плюясь желтыми искрами. Она не садится, хотя ей предложено кресло. Она обводит вни­мательным цепким взглядом богатое убранство дома. Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха потчуют гостью дорогим вином, каковое выпивается залпом и остается явно недооцененным, и разъясняют свою проблему, упирая на то, что дело спешное и деликатное. Безумная Грета обрывает их, не дослушав. Она на­висает над ними, как ворон – над падалью.

– Я найду вашу жирную телку, – говорит она, – и уж об­строгаю ее как надо. В лучшем виде доставлю, не беспокой­тесь. Но мне нужно ваше согласие на свободу действий, если вдруг будет надобность применить крайние меры.

При этих словах Питер Сивуха бледнеет, но Освольт ван Тошнила – который, собственно, и финансирует все предпри­ятие, – не читал исторических сочинений и потому отвечает утвердительно. Удовлетворенная наполовину, Безумная Грета обращается к Питеру:

– Ну а ты, книжный червь?

– Я? Всенепременнейшим образом. Имею всяческую по­ощрительность и присоединяюсь к разумной сентенции ува­жаемого коллеги, без всяких изъятий и возражений.

– Это что значит? «Да»?

– Ну, да.

Безумная Грета просит, чтобы ей принесли что-нибудь из одежды намеченной жертвы. Питер Сивуха отдает ей свадеб­ную фату и при этом случайно касается ее руки. Его пробирает озноб – рука у Греты холодная, как у трупа. Безумная Грета подносит фату к носу и шумно вдыхает. Фффф- хх! Пахнет не­мытым влагалищем, истекающим соками похоти. Грета запо­минает запах: он врезается ей в нос, для которого самый при­ятный запах – это запах денег, хотя кое-кто утверждает, что деньги не пахнут. Тут надо сказать, что нюх у Безумной Греты будет получше, чем у свиней, натасканных находить трюфе­ли, – она берет верный след, ориентируясь только на запах своей неуемной алчности и на испарения людского страха.

– Я вернусь через сорок дней, – говорит охотница. – Так что готовьте деньги.

Освольт ван Тошнила и Питер Сивуха кивают с чрезмер­ным рвением, вытирая со лбов испарину. Когда Безумная Гре­та уходит, оба достойных мужа оседают на пол с тяжкими вздо­хами облегчения.

Толпа разнузданных женщин снаружи следует за своей предводительницей, как рой кочующих пчел – за маткой.

О том, как Белкула встречает мужчину, который подходил бы ей по всем параметрам, не будь у него одного прискорбного изъяна, и о том, как в лице Голландского Колпачка обретает Белкула друга и спутника, с которым уже никогда не расстанется

И вот Копрологуса – только что отобедавшего и доволь­ного жизнью, и новым толедским клинком, и позолоченными перьями на щегольской шляпе – настоятельно приглашают под угрозой кинжала, прижатого к горлу, в дом сутенеров и сводников на Хоогпоорт. Его заводят в каморку с низкими потолками, где уже собрались двенадцать молодцев, в кото­рых Копрологус узнает себя прежнего: пропитые оборванцы, подонки общества, с прыщавыми фурункулезными рожами и голубиными перьями на мятых шляпах. Один из этих двена­дцати выступает вперед – он будет говорить за всех. Копроло­гус, который продумал план действий еще по пути сюда, муд­ро отказывается от девицы «по сниженным ценам», которую ему предлагают разделить со всеми. Он садится на табурет, пододвинутый кем-то ему под ноги, и готовится выслушать, что ему скажут.

Эти господа (объясняет уполномоченный делегат) представ­ляют совет гильдии Копелаарса. В настоящее время гильдия испытывает существенные финансовые затруднения: дела идут вяло,