двигателей.
— Я не верю своим глазам, — сказал пилот. — Конец двадцатого века, а мы наблюдаем за осадой средневековой крепости.
— Не совсем средневековой, — поправил Килмара. Из темноты вылетели два трассирующих снаряда и устремились к замку.
— Калибр 12.7, — сказал пилот. Он встречался с такими во Вьетнаме. — Вызывают у меня чувство ностальгии. Слава Богу, что мы вне их досягаемости на этой высоте, а то нам могло бы не поздоровиться. Интересно, что у них еще есть.
— Скоро узнаем, — ответил Килмара. — Вызови штаб рейнджеров.
Самолеты с рейнджерами на борту остались над большим островом, а “Оптика” отправилась, вперед, чтобы заняться выполнением своей основной задачи: наблюдением. Они совершали облет острова на высоте пять тысяч футов, и Килмара пытался установить связь по рации с Фицдуэйном и выяснить масштабы и точки противостояния.
Он уже понял, что недооценил своего противника. Увидев “Сабину”, он уяснил, каким образом Палач переправил на остров свои основные силы, и это убедило его в том, что вся операция в Дублине была отвлекающим маневром.
Рейнджеры чуть было не сели в лужу. Даже, если немедленно поднять его соединения по тревоге, они не прибудут раньше, чем через два часа, и он по-прежнему сомневался, разрешат ли ему отдать такой приказ.
Запертые в кладовой главного тоннеля студенты скорее чувствовали, чем слышали, звуки боя наверху и вокруг них. Но грохот пушек над их головами внушал тревогу. Это означало, что они все еще в опасности, и защитники крепости могут проиграть битву. Угроза опять оказаться в руках террористов заставила их серьезнее заняться отбором добровольцев.
Они сначала с недовольством встретили отказ Фицдуэйна вооружить их и отправить на линию огня, но вскоре осознали точность этого решения. Им ничего не оставалось, как согласиться, что первоначальная угроза исходила именно от членов их студенческого братства и не было никакой гарантии, что среди них нет еще “жертвенников”. Ситуация переменилась, когда слово взял Сиг Бенктквист, швед, математик и дальний родственник Нобеля. До этого момента он не произнес ни слова, но блокнот, с которым он не расставался ни на минуту, даже во время спортивных состязаний, был испещрен его пометками, написанными мелким почерком.
— У нас нет надежного способа, с помощью которого мы смогли бы отсеять “жертвенников”, — сказал он, — но я думаю, что можно установить определенные критерии, которые помогут нам решить эту задачу.
— Ты что, разработал математическую формулу? — послышался чей-то голос.
— Конечно, — ответил другой голос. — Мы напишем имена счастливчиков на клочках бумаги, бросим их в шляпу и потом посмотрим, кому выпадет шанс подставить себя под пули.
Присутствующие постарались выдавить из себя улыбки. Чувствовалось, что единодушия во мнениях не было. Часть студентов была в ужасе от одной мысли, что придется принимать участие в бою. Другие же не хотели оставаться наблюдателями в этой схватке между жизнью и смертью и рвались в бой. То, что им пришлось наблюдать несколькими часами раньше — бойню в колледже, — не оставило у них никаких иллюзий по поводу возможных последствий схватки.
— Продолжай, Сиг, — раздался глубокий баритон Осман Ба.
Осман Ба приехал из северной части Судана и был лучшим другом шведа. Из-за контраста цвета кожи их прозвали “День и ночь”. Остальные закивали в знак согласия. В комнате находилось около пятидесяти студентов разных национальностей, и поскольку стульев на всех не хватило, часть из них сидела на ящиках или просто на полу. Около двери были сложены пустые тарелки и стаканы. Несколько студентов уснули, измотанные долгим, напряженным днем. Остальные были вымотаны не менее, но возбуждение и чрезвычайность происходящего держали их в напряжении. Глаза их, воспаленные от бессонницы, выражали предвкушение опасности.
— Я набросал матрицу, — сказал Сиг. — Всего заложено шестнадцать фамилий добровольцев, и мы должны сократить этот список до десяти, как нас о том попросили. Я не могу предложить ничего иного, как обсудить эти имена, вычеркнуть кого-нибудь, если будут возражения, а оставшиеся фамилии внесем на листки, бросим их в шапку и вытянем оттуда имена первой десятки.
— Разумно, — сказал Осман Ба.
— А каковы критерии? — спросил один из мексиканцев. — Мне кажется, мы должны это узнать, прежде чем переходить к обсуждению кандидатур.
— Конечно, — ответил Сиг. — В них нет ничего особенного. Если у вас будут какие-нибудь дополнения, можете внести.
Последовала пауза, прежде чем Сиг заговорил вновь. Послышались звуки ружейной стрельбы и взрывов. Перспектива покинуть безопасное убежище становилась менее привлекательной с каждой минутой.
— Кандидат не должен быть членом лыжного клуба, — сказал Сиг. — Если вы вспомните, все “жертвенники” были членами этого клуба.
— Значит, я вне игры, — заметил студент-поляк, — но, тем не менее, я не “жертвенник”.
— Возраст его — восемнадцать лет или старше, — продолжал Сиг, — доброволец должен владеть оружием, иметь хорошую реакцию, острое зрение, говорить по-английски — на этом языке говорят все защитники замка, — быть выносливым. И он не должен быть единственным ребенком в семье.
Он перечислил еще двенадцать пунктов.
— И мы должны ему доверять. Внутреннее чутье, — добавил он.
Он зачитал список из шестнадцати имен. Три кандидатуры были отклонены. По предложению Сига, их вывели из списка без обсуждения. Листки с оставшимися тринадцатью именами были помещены в пустую хлебницу. Три минуты спустя отобранная десятка смотрела в глаза друг другу, полностью осознавая, что к рассвету кто-то из них, а возможно, все будут ранены или убиты.
Сиг был избран командиром добровольцев.
— Интересно, а почему нас всего десять? — спросил Осман Ба. — Почему, скажем, не двенадцать, как апостолов?
— Один из двенадцати апостолов оказался предателем, — ответил Сиг, — Фицдуэйн решил избежать этого.
Сигу пришло в голову, что его небольшое воинство оказалось более чем интернациональным. Может, это пойдет на пользу, исторические враги — русский и поляк, кувейтец и израильтянин, француз и немец — будут сражаться по одну сторону? И имеет ли значение национальность, когда ты мертв?
В горле у него пересохло. Он с трудом проглотил слюну. Он заметил, что Осман проделал то же самое. У него стало немного легче на душе.
— Ну и вечерок, — сказал Килмара в микрофон, укрепленный на шлеме.
— Ты подоспел вовремя, — послышался голос Фицдуэйна.
Слышимость была хорошей, и он старался, чтобы голос его звучал бесстрастно, но не мог скрыть облегчения.
— Надеюсь, ты прилетел не один, — сказала он. — Палач прибыл сюда во всеоружии.
— Доложи обстановку, — приказал Килмара. Отчет Фицдуэйна был сжатым и точным. Он только не упомянул о страхе, боли и о сжигающем нутро напряжении битвы.
