подбросили, а отца убили — в этом я не сомневаюсь. Когда я впоследствии разговаривала с дедом, он почти что признался, хотя обычно он публично высмеивал меня. Он презирал женщин. В его глазах мы были всего лишь орудиями, инструментами, отнюдь не полноценными людьми. Мы существовали на свете только для того, чтобы прислуживать и услаждать мужчин.
— И ты разработала свой план, — продолжил за нее Фицдуэйн. — Ты использовала связи свои и отца, чтобы под вымышленным именем попасть на работу в “Кванчо”. Секретная служба подходила тебе лучше всего, так как именно здесь ты могла узнать все о людях, которых ты ненавидела. Рано или поздно тебе должна была подвернуться возможность нанести ответный удар.
Чифуни кивнула.
— Мой отец первым связался с “Кванчо”. Там работали люди, которые лучше других понимали, каких масштабов достигла коррупция в высших эшелонах власти и какую серьезную опасность она представляет. Директор этой спецслужбы был его близким другом. Если бы отец остался жив, то “Кванчо” стала бы снабжать его информацией, благодаря которой у него появилась бы возможность провести задуманные реформы.
— Твой отец был умным человеком, — вздохнул Фицдуэйн. — И опасным. Теперь я понимаю, почему его необходимо было остановить. Его план мог бы сработать.
— Нет, — ответила Чифуни. — У него не было ни малейшего шанса. Он был слишком доверчив, да и болезнь зашла слишком глубоко.
— А смерть Ходамы? — задал новый вопрос Фицдуэйн. — Убийцы знали всю систему безопасности, знали в таких мельчайших подробностях, что у них обязательно должен был быть информатор, свой человек из числа телохранителей или слуг.
Чифуни долго молчала.
— Он заслужил смерть, — сказала она наконец. — Это должно было случиться, и я рада, что это наконец произошло, но я не имела отношения к…
— Прямого отношения, — поправил Фицдуэйн. Чифуни вздохнула.
— Ну, хорошо, — согласилась она. — Эту информацию передала я. Я знала о Кацуде и его планах, знала, что Намака выпали из обоймы. Мы вели за ними наблюдение, так как подозревали их в связях с террористами, а это, в свою очередь, вывело нас на их проект по торговле оружием. Наконец-то Ходама и братья Намака стали уязвимы. Американцы были вне себя от бешенства и спустили Кацуду с поводка. Я со своей стороны просто облегчила ему задачу и ни о чем не жалею.
— А Адачи? — спросил Фицдуэйн. — Его чуть не убили.
— Я его по-своему люблю, — возразила Чифуни, — и специально занялась этим, чтобы присматривать за ходом дела и оберегать его от неприятностей. Я и представить себе не могла, что Кацуда зайдет так далеко, тем более мне не приходило в голову, что генеральный прокурор и инспектор Фудзивара — его люди. Это, однако, показывает, насколько сильно разрослась эта раковая опухоль.
— Ты поддерживаешь Йошокаву и его сторонников чистого правительства? — осведомился Фицдуэйн. Чифуни кивнула.
— Именно смерть моего отца убедила их в том, что общество “Гамма” должно быть тайным. В конце концов политика либеральных демократов сама себя разоблачит, однако пока нет смысла идти с ними на прямое столкновение. Это опасно.
Фицдуэйн налил себе и Чифуни еще по глотку шампанского.
— Итак, теперь, когда нет Ходамы и одного из братьев, вам светит серьезный успех. Не сомневаюсь, что у вас есть полное досье на Кацуду и что не успеет он освоиться с ролью нового куромаку, как настанет его очередь. Вы сплели настоящую паутину, и неудивительно, что Адачи-сан запутался в ней обеими ногами и пережег все предохранители. Вот только что будет с нашими друзьями-террористами “Яибо”? Может быть, Намака и отдавали им распоряжения, но именно они пытались раз и навсегда избавить меня от всех тревог и забот.
Чифуни с горестным видом пожала плечами.
— Мы считали, что нам удалось избавиться от них. Мы выдворили их из Японии и надеялись, что они надежно изолированы в Ливии.
Фицдуэйн пристально посмотрел на нее.
— У вас есть кто-то внутри “Яибо”, — сказал он. — Вот, черт возьми, почему вы позволили им продолжать свою игру! К ним почти невозможно внедриться, но вам это удалось, и поэтому вы посчитали, что лучше удерживать их на длинном поводке, чем пытаться разгромить их и, возможно, оставить на свободе несколько подпольных групп, о которых вам ничего не известно. — Однако, — почти прорычал Фицдуэйн, указывая на свою покрытую шрамами грудь, — главная закавыка в том, что если они ничего не предпринимали в Японии, то в моей части света они трудились, не покладая рук.
Чифуни обняла его и нежно погладила по спине. Фицдуэйн почувствовал на своей коже округлую тяжесть ее грудей, а когда Чифуни обвила его ногами, то жар се промежности снова опалил его.
— Мы не знали, — прошептала она. — Мы ничего не знали. В прошлом это всегда имело смысл.
Фицдуэйн почувствовал нарастающее возбуждение и без усилий проник в ее горячее лоно. Оставаясь внутри, он обнял Чифуни за плечи и откинулся назад так, чтобы видеть ее лицо.
— Чи-фу-ни, — проговорил он, выделяя голосом каждый слог. — Ты самая красивая и самая желанная из женщин; у тебя — самое красивое и ласковое имя. Ты тронула мою душу и мое сердце, Чифуни. Но почему ты рассказываешь мне все это? Я здесь чужой, я — варвар, дикарь, гайдзин, и эта война — не моя…
— Не двигайся, Хьюго, — сказала Чифуни. Просунув одну руку между ногами, она сжимала его корень своими тонкими пальцами, в то время как другой рукой нежно гладила его ягодицы и прижимала к себе. И она снова играла для двоих на флейте наслаждений, и целовала его, и молчала до тех пор, пока они вместе не подошли к сумасшедшей развязке этого короткого путешествия.
— Потому что я люблю тебя, — сказала Чифуни. — Я хочу отдавать и хочу помогать тебе так, как только смогу. Фицдуэйн обнял ее и, лаская, прижал к себе.
— О, Чифуни, — прошептал он. Вскоре они оба уснули.
Глядя сквозь иллюминатор вертолета “Кванчо” вниз, на нескончаемый и однообразный городской пейзаж, который был характерен не только для самой японской столицы, но и для ее пригородов, Фицдуэйн попытался для начала разобраться со своими чувствами, которые он испытывал в своей жизни к разным женщинам.
После того как в Конго, через несколько недель после их официального бракосочетания, погибла Анна-Мария, в жизни Фицдуэйна было несколько увлечений, однако он не мог, да и не хотел снова связывать себя брачными узами. Боль потери оказалась настолько сильной, что потребовалось немало времени, прежде чем она улеглась, да и сам характер его работы, когда он вынужден был кочевать из одной горячей точки в другую, с одной войны на другую войну, ничуть не способствовал продолжительным увлечениям. Потом появилась Итен, а вместе с ней — сильное желание успокоиться, осесть на одном месте и строить новую, счастливую жизнь с женщиной, которую он любил. В конце концов, именно она подарила ему искреннюю, чистую радость отцовства.
Увы, в жизни не всегда получается так, как хочется. Фицдуэйну подчас казалось, что судьба явно отдает предпочтение черному юмору. Итен ушла от него, возжелав личной свободы, как раз в тот момент, когда он готов был ради нее пожертвовать своей независимостью. Следующая стадия их отношений могла бы быть простой и весьма обычной, но этого не случилось, потому что он продолжал любить ее. Итен была матерью его сына, поэтому он не мог так просто позволил, ей без следа раствориться в своей памяти. К счастью, они не были женаты, и теперь жили отдельно, так что их нынешние отношения представлялись Фицдуэйну совершенно отчетливо.
При мысли о Кэтлин Фицдуэйн испытал сильнейший прилив эмоций, но его любовь смешивалась с легкой неуверенностью. Кэт была удивительной, ласковой и хрупкой женщиной, физически привлекательной, прирожденной хозяйкой дома. И все же он сомневался в своих чувствах к ней: Кэтлин появилась в его жизни, когда он был ранен, когда был слаб и легко уязвим, когда отчаянно нуждался в ласке и тепле. Кроме того, Хьюго беспокоило, сумеет ли она жить в условиях, когда ему и ей постоянно грозит смертельная опасность. У Кэтлин была заботливая и нежная душа, она заслуживала нормальной
