вкусу масло, без жира – классно!' Я три раза произнес вслух эти дебильные слова. Я попытался снова и снова, делая ударения в разных местах. А потом встал и отправился заваривать чай.
Теперь, когда шум поднимал только я, дом казался совсем другим. Я словно увидел его в ином ракурсе. Правда, немало времени я проводил, лежа на спине в прихожей или сидя на полу под кухонным столом. Когда ты один, можно вытворять и не такое. Я бродил из комнаты в комнату с чайником в руках, и наконец решил выпить чай, сидя на верхней ступени лестницы.
Кошка соблаговолила оставить свое любимое место среди мягких игрушек Альфи и устроилась рядом на коврике. Когда у нас в доме появилась кошка, выбирать имя мы поручили Милли. Затем потратили полдня, чтобы Милли отказалась от своего выбора, который она сделала без раздумий и колебаний. Но Милли осталась непреклонна, поэтому пришлось смириться. За то время, что я жил один, у нас с кошкой по имени Кошка сложились весьма близкие отношения. Я покупал ей в магазине вкусности, открывал дверь и с крыльца кричал: 'Кошка! Кошка!', а прохожие отводили взгляд и ускоряли шаг. По вечерам она сидела у меня на коленях, я чесал ее подбородок, а она возмутительно громко мурлыкала. Я привязал к мячику веревочку и играл с ней. А когда кошка по имени Кошка отказывалась от пищи, я покупал ей свежую рыбу – ее она ела всегда. Все это меня успокаивало – до дня Красного ошейника. У кошки по имени Кошка не было ошейника – до дня Красного ошейника. Но как-то раз, после долгой прогулки, она вошла через кошачью дверцу, и на ней красовался новый ярко-красный ошейник. Кошка понюхала миску с едой, отвернулась и снова ушла. Я был сражен. Я-то думал, что все это время она отгоняла кошек от нашего сада или пыталась поймать случайного воробышка, чтобы гордо показать его хозяину, а на самом деле она лежала, свернувшись, перед чужим электрокамином, ела чужую свежую рыбу, лежала на чужих коленях. На ошейнике имелся ярлычок с именем 'Клео'. Эту кличку она носила в своем другом, тайном доме. Кошка вела двойную жизнь. Я был обманут, брошен, отвергнут. Хуже того, эта чертова кошка меня пародировала.
Спустя сорок минут я все еще валялся на лестнице. Я лежал на спине, а ноги свисали со ступенек. Кошка по имени Кошка давно ушла, но я разглядывал трещины на потолке – достаточно занимательное дело, чтобы отвлечься на полчаса. Из транса меня вывел стук почтового ящика, и я заставил себя подняться. Этот звук украсил мой день: он возродил надежду, что во внешнем мире меня не совсем забыли. Разумеется, письмо из банка я бы читать не стал, но это могла оказаться реклама такси или пиццы. Всегда приятно получить известие от людей, которые взяли на себя труд с тобой связаться. На коврике лежала брошюра риэлторского агентства – мне предлагали дома стоимостью больше миллиона фунтов. Просматривая глянцевые фотографии красивых и дорогих жилищ, я пришел к убеждению, что брошюру бросила в мой ящик кошка по имени Кошка, отправившись наслаждаться своим триумфом. Но этого мелкого и единственного за день события оказалось достаточно, чтобы вернуть меня к работе, и я вновь сел за компьютер. Однако, прежде чем приняться за дело, следовало разобраться с жизненно важными вопросами. Сначала я попытался определить, сколько перхоти можно стрясти с волос на стол. Потом почувствовал, как на спине зреет прыщ, и десять минут корчил из себя йога, пытаясь дотянуться до прыща обеими руками. Далее я соскоблил какую-то клейкую серятину, налипшую на клавиши синтезатора. Я понюхал серятину, попробовал на язык. И тут вспомнил о 'Маслости'.
– Давай же, Майкл! – сказал я вслух. – 'Маслость'! 'Маслость'! По вкусу масло, без жира – классно!
Я подумывал позвонить в агентство и спросить, обязательно ли, чтобы музыка навевала мысль именно о масле. Каким-то непостижимым образом пролетела большая часть дня. Я забыл пообедать и теперь просто изнывал от зверского голода; требовалось немедленно съесть хоть что-то, но в доме не было ничего, кроме хлеба двухдневной давности и бесплатного образца этой чертовой 'Маслости'. Стряхивая в ладонь крошки, я мужественно посмотрел правде в лицо и сказал себе, что сегодня я непременно подведу агентство, и впервые в своей профессиональной карьере не успею выполнить работу к сроку. И тогда я набрал номер продюсерши, чтобы попросить отсрочку на один день. Сначала я долго слушал музыку, а потом мне, наконец, ответили. Автоответчик.
– Здравствуйте, это Сью Пакстон, телефон 74960003. Сейчас меня нет на рабочем месте, хотя, возможно, вы сумеете найти меня по телефону 79460007. Если дело не терпит отлагательства, можно позвонить на мобильный – номер 07700 900004, или на пейджер – номер 08081 570980 абонент 894. Вы можете отправить мне факс по номеру 7946 0005 или послать сообщение по электронной почте по адресу
К концу этих перечислений я забыл, зачем звонил, а потому повесил трубку. Через несколько минут, вооружившись ручкой и бумагой, я снова позвонил по тому же номеру. Затем попытался связаться с продюсершей всеми перечисленными способами, но по каждому номеру очередной автоответчик лишь советовал, как еще можно добиться ответа. К тому времени, когда я перепробовал все, прошел еще час. И потому я решительно взялся за дело и в конце концов, сумел выбросить из головы оригинальную мелодию и переиначить аккорды. И вдруг в голове зазвучал мотив. Я быстро его записал, пока он опять не пропал, а потом зазвонил телефон. Катерина отменила завтрашнюю встречу в Гайд-парке, а я разговаривал с ней гневно и растерянно, грубо и жалобно. Я повесил трубку и заметался по дому, в бессильной ярости пиная мебель.
Снова зазвонил телефон, но это была не раскаявшаяся Катерина, а банковский клерк, и я заорал на этого назойливого мудака:
– Пошел вон, мудак!
И повесил трубку, но через полчаса гаденыш опять позвонил и голосом, сочившимся самодовольством закоренелого нациста, сообщил, что мне отправили письмо, где указано, что банковские поверенные уполномочены изъять мою собственность. Итак, скоро я лишусь и дома. Я уговаривал и объяснял, я твердил, что дом – это единственный шанс вернуть семью, что у меня двое маленьких детей и скоро будет третий и что их мать оставила меня и живет со своими родителями, но она не может оставаться у них постоянно, только не с ее мамашей, которая вечно твердит, что ее внуки до сих пор некрещеные, так что в конечном итоге моей жене придется вернуться домой, и тогда мы помиримся, и она увидит, что я изменился, и мы снова будем вместе. Но все это возможно, только если у меня останется дом, если ей будет куда вернуться, а потому именно сейчас нельзя отбирать у меня дом. Банковский клерк слушал молча и терпеливо. После чего сообщил, что банк начал процедуру отчуждения моей собственности.
Глава десятая
На этом месте мог быть ты
– У вас не найдется немного мелочи? Простите, вы не найдете для меня немного мелочи?
Изо дня в день я невозмутимо проходил мимо бездомного, чей голос подпевал музыке лондонских улиц. Но лишь сегодня меня поразила мысль, что я равнодушно прошел мимо такого же, как я, бедолаги. Вернулся и положил пять фунтов в импровизированную картонную копилку. Пять монет! А ведь этот бездельник даже не удосужился обзавестись собачонкой с печальными глазами.
Я слегка разозлился оттого, что получатель платежа не рассыпался в благодарностях от моей чрезмерной щедрости и даже не выказал никакой радости. За пятерку ждешь как минимум угодливого 'спасибо', но лучше – письма с отчетом о том, как, куда и зачем были потрачены твои деньги (в конце письма я не прочь увидеть постскриптум с просьбой оформить свои подношения в виде соответствующего обязательства, скрепленного печатью). Но нищеброд, похоже, решил, что я ничем не отличаюсь от прочих богатых и чистеньких счастливчиков, шныряющих мимо него. Наверняка подумал, что у меня имеется прекрасный дом, довольная жена и все остальное, чему он так завидует.
Я только что отнес в банк ключи от своего дома. Явился в местный филиал, выстоял очередь к окошечку и протянул ключи девушке.