часок я беспомощно мыкался у больницы, наблюдая, как счастливые клиенты родового отделения входят и выходят, сжимая букеты цветов и мягкие игрушки. У больничного подъезда меня удерживала слабая надежда. Колошматя меня судном по голове, Катерина каждый раз добавляла: 'Я тебя люблю'. Я думал, что она меня ненавидит, – у нее для этого имелись все основания. Поэтому когда охранники схватили меня сзади за волосы, согнули мое туловище пополам и поволокли прочь, едва не сломав по дороге руку, я парил в эйфории, – словно ноги мои оторвались от земли. Так оно, собственно, и произошло, когда эти гориллы швырнули меня с крыльца.
Спустя время я подковылял к группе счастливых посетителей и попросил передать записку в восьмую палату родильного отделения. В телефонной будке на полу валялась какая-то открытка, я подобрал ее и на задней стороне накарябал записку. Посетители пребывали в таком приподнятом настроении, что попросить их об одолжении ничего не стоило. Правда желание помочь слегка поубавилось, когда они перевернули карточку и увидели обнаженную грудастую мадам и надпись 'Повелительница! Пусть она тебя накажет!' Что поделать – другой бумаги под рукой не нашлось.
– Эт-то наша личная шутка, – заикаясь, промямлил я. – Дома она любит настаивать на своем.
В записке говорилось, что я буду неподалеку и страшно обрадуюсь, если Катерина позвонит, когда ребенок родится. К записке прилагался телефонный номер таксофона у Вестминстерского моста. Я целый день провел на скамейке у этой будки. Людей к нему так и влекло, но они натыкались на табличку 'не работает', оглядывались на меня, и мы обменивались взглядами, означавшими 'Куда катится страна?'
Биг Бен отбивал каждую четверть часа, напоминая, как медленно тянется день. Сидя напротив самых больших часов в мире, я ухитрялся видеть, как тянутся минуты. Лондонский Глаз медленно вращался. Наступил прилив, начался отлив. Я с жадностью проглотил свой обед. Прежде, чем отправиться к таксофону, я подошел к ошалелой супружеской паре, появившейся на больничной автостоянке с новорожденным.
– Поздравляю, – сказал я.
– Спасибо, – ответили оба гордо и потрясенно.
Муж помог жене сесть в машину.
– Э… можно мне спросить? Она ела сандвичи?
– Прошу прощения?
– Сандвичи, которые вы приготовили, когда у нее начались схватки?
– Нет. Странно, что вы об этом сказали, потому что она к ним не притронулась.
– А вы не будете против, если я отдам сандвичи местным бездомным? У нас тут так принято.
– Конечно! Какая замечательная идея.
И он отдал мне сандвичи, газированную воду и даже плитку шоколада. Хотя женщина только что родила, и все ее внимание, казалось, должно быть сосредоточено на младенце, с заднего сиденья донесся твердый голос:
– Шоколад не давай.
Мое бдение у телефонной будки прошло через несколько этапов. Поначалу я радовался своей способности сохранять организованность перед лицом столь неблагоприятных обстоятельств. С моего места открывался вид на Темзу. Слева в пакете лежал обед. Справа находился мой личный общественный телефон. Оставалось только ждать. Но проходил час за часом, холод начал подтачивать мой моральный дух, и я забеспокоился. Поначалу я переживал, что Катерина не позвонит, что она просто-напросто изорвала в клочья записку, и мне придется сидеть на скамейке до тех пор, пока ее не выпишут. Затем я начал беспокоиться, что телефон и в самом деле не работает, и я нацепил на него табличку, не убедившись в ее лживости. Я зашел в телефонную будку и набрал 150.
– Здравствуйте, отдел обслуживания абонентов компании 'Бритиш Телеком', говорит Джанис, чем могу вам помочь?
– Спасибо, именно это я и хотел узнать.
Затем я начал тревожиться, что Катерина пыталась позвонить как раз в те десять секунд, пока я беседовал с 'Бритиш Телеком'. Услышала короткие гудки, разозлилась и не стала перезванивать. Может, стоило поклянчить у прохожих десятипенсовик и позвонить в родильное отделение? Но что, если именно в этот момент Катерина позвонит мне… Страхи росли и росли, пока я энергично не отмел их, после чего предался единственной, истинной и серьезной тревоге. С какой стати я решил, что Катерина вообще мне позвонит? А если и позвонит, что мне потом делать? Возвращаться на скамейку в Клапамском парке? Пойти спать в гараж миссис Конрой? У бездомных безработных больше проблем, чем у добропорядочных граждан, но главная – свободное время, которое они посвящают размышлениям о своих бедах. Генерал Кастер[42], когда у него была куча проблем, по крайней мере, не сидел без дела.
Сгущались сумерки. Тысячи людей, утром проходившие мимо в одном направлении, теперь двигались в обратном. Под Вестминстерским мостом погасли огни катеров, фары машин на мосту слились в одну линию. С темнотой меня стал изводить холод, а также настоятельная потребность помочиться. Я очень рассчитывал, что она исчезнет, если не обращать на нее внимания, но потребность превратилась в доминирующую и всепоглощающую заботу. Я расхаживал взад и вперед перед скамейкой, но желание становилось невыносимым. Мне следовало находиться от телефонной будки на расстоянии слышимости, но в то же время нестерпимо хотелось в туалет. Так вот почему в телефонных будках всегда пахнет мочой. Наконец, меня осенило. Я украдкой прихватил в телефонную будку пустую банку из-под пива и решил сделать все туда. В тот момент такой исход показался мне вполне цивилизованным, вот только прежде я ни разу не измерял объем своего мочевого пузыря. Мне и в голову не приходило, что он раза в четыре превышает вместимость пол-литровой пивной жестянки. Емкость заполнилась за две секунды, а поток и не собирался иссякать. Одна лишь мысль, что я помочусь в телефонной будке, приводила меня в ужас, а потому я сжал конец члена и до боли повернул краник. После чего неловко пнул дверь будки и изогнул тело, чтобы выплеснуть содержимое банки на клочок грязной травы. Другой рукой я продолжал удерживать свой бедный, раздувшийся пенис – готовый в любой миг лопнуть, словно заткнутый пожарный шланг в мультфильме 'Том и Джерри'. И вот тут зазвонил телефон.
Я одновременно подскочил и запаниковал.
– Алло, – сказал я в трубку, а моча хлестала мне на брюки, словно из прорвавшейся дамбы. – О нет! Банку я выронил, и теперь она порциями извергала мне мочу на ботинки. – Черт, дерьмо!
– Это я, – сообщила Катерина. – Мне казалось, ты хотел, чтобы я тебе позвонила.
– Да, хотел. Извини, просто из-за тебя я уронил банку с мочой.
– Что?
– С пивом, с пивом как моча.
Я делал вид, будто все нормально, а моча неконтролируемым фонтаном орошала брюки.
– Так что ты там делаешь?
Последовала пауза.
– Рожаю, – ответила Катерина обыденно.
– Да, да, конечно, это хорошо.
Человек, проходивший мимо телефонной будки, взглянул на меня сквозь стекло, и я с удвоенной силой принялся изображать, что вовсе не использую таксофон как общественный туалет.
– Так что ты там делаешь?
– Ты только что об этом спрашивал.
– Ах да, прости. И ты сказала, что рожаешь. Как видишь, я тебя слушал.
Ниагарский водопад в телефонной будке, наконец, иссяк, и я, не отпуская трубки, застегнул свободной рукой ширинку.
– Так вот, я родила, – сказала Катерина.
Голос у нее был странный. Усталый, разумеется, но все еще холодный и отчужденный – что меня немного напугало.
– С ребенком все в порядке? – нервно спросил я. – Я хочу сказать, он здоров и все такое?
– Да, здоровый и красивый. Семь фунтов три унции. Родился сегодня днем в половине второго. Мальчик, кстати, – на тот случай, если ты хотел об этом спросить.
