– Мальчик! Потрясающе! А с тобой все в порядке?

– Да. Роды прошли, в общем-то, легко.

– Какие чудеса творит китовая песня, – пошутил я, но Катерина не была расположена к веселью.

– Слушай, приходи-ка на нас взглянуть. Мне надо с тобой поговорить. Я уговорю персонал пропустить тебя. Меня положили в отделение Хелен на седьмом этаже.

– Отлично, спасибо. Я буду на месте, как только смогу, – сказал я и повесил трубку.

Я мог бы добавить: 'Только сначала надо смыть с брюк мочу', – но эти слова показались мне не слишком уместными.

Я поднял наполовину опустевшую банку и выкинул ее в ближайшую урну. Краем глаза я заметил нищего, который видел, как из банки выплеснулась жидкость. И когда я бросился к больнице, он заковылял к урне, предвкушая скорую выпивку.

– Добрый вечер, – бодро поприветствовал я санитара, который зашел в больничный туалет.

У меня был план – если вести себя так, будто нет ничего странного в том, что я стою в трусах и сушу мокрые штаны брюки под электрической сушкой для рук, то подозрения возникнут не сразу.

План не сработал.

– Вот, пролил на брюки кофе, пришлось стирать, – сказал я, давая санитару шанс понимающе улыбнуться.

Санитар шансом не воспользовался.

И все же вскоре я уже был одет. Вымыл небритое лицо и попробовал пригладить редеющие лохмы. Я походил на помесь старика и нервного мальчишки, спешащего на первое свидание. Открывая дверь, я обратил внимание, что у меня трясется рука. Душевный подъем, последовавший после известия о рождении сына, сказался на характере моей тревоги. Положено начало одной новой жизни, и теперь от Катерины зависит, начнется ли еще одна новая жизнь – моя. Я предчувствовал, что это последний шанс. Я пообещал ей, что стану другим, сказал, что изменился. Если в момент рождения нашего третьего ребенка она считала, что нам не стоит быть вместе, то уже ничего не поделаешь. Я вызвал лифт с таким чувством, будто мне предстояло заслушать ответ на поданную апелляцию. Мне следовало предвкушать радость, но вместо этого я исходил нервным потом. Катерина сказала, что любит меня, повторял я себе, но она же ударила меня прямо в лицо. Очень противоречивые признаки. И если она хочет, чтобы я вернулся, почему ее голос по телефону звучал так холодно и безжизненно?

Двери лифта отворились, и вышла радостная молодая пара с новорожденным, очевидно первенцем, судя по их волнению. Я совсем забыл, как малы младенцы, как напоминают они существа из документальных фильмов о дикой природе.

– Какой красавчик, – сказал я.

– Знаю, – ответила гордая мать, пытаясь помешать огромной синей шляпке сползти на лицо младенца.

Рождение ребенка – одно из тех событий, когда британцы готовы заговорить с совершенно посторонним человеком. Новорожденные, щенки и железнодорожные катастрофы.

Лифт доставил меня на седьмой этаж, и я устремился в отделение Хелен. Впереди тянулся коридор с лакированным полом. Справа – первый отсек с шестью кроватями, на которых лежали шесть совершенно одинаковых женщин. Катерины среди них не было. Мамаши в ночных рубашках и халатах так сосредоточенно разглядывали маленькие свертки в плексигласовых колыбельках, что не обратили внимания на странного человека, который по очереди оглядел их. В следующем отсеке находилась очередная порция мамаш – они тоже совсем не напоминали Катерину. Последний отсек располагался рядом с телевизионной комнатой: из приоткрытой двери доносились искаженные крики актеров.

– Здравствуй, Майкл, – произнес позади меня голос Катерины.

В потертой зеленой ширме, огораживавшей ближайшую кровать, имелась маленькая щель. Я шагнул к ширме, протиснулся в щель – на кровати сидела Катерина в моей футболке с надписью 'Радиохэд'[43]. Судя по выражению лица, она мне не очень-то обрадовалась. Если честно, выглядела она откровенно испуганной. Я нагнулся поцеловать ее в щеку, и она не воспротивилась.

– Поздравляю, – сказал я.

Катерина ничего не сказала – лишь тупо смотрела в сторону.

– Так вот, значит, какой он – мой маленький мальчишка? – забормотал я, пытаясь сыграть счастливого отца семейства.

Сюрреалистичность ситуации усугублялась бодрой музыкальной заставкой какого-то комедийного сериала, гремевшей в соседней комнате.

Я посмотрел на спящего в колыбельке младенца; на запястье у него была бирка из голубого пластика. Ребенок выглядел таким совершенным и маленьким, все части его тела были выточены с такой любовью, что мне захотелось поверить в Бога.

– Он прекрасен, – сказал я. – Он так прекрасен.

Я смотрел на ресницы младенца, которые были умело завиты и расставлены через равные промежутки, на идеальную окружность его ноздрей. А затем услышал голос Катерины:

– Он не твой, Майкл.

Сначала до меня не дошло. Но потом я все же осознал смысл ее слов и поднял на нее взгляд, онемев от непонимания. Ее глаза наполнились слезами.

– Он не твой, – повторила Катерина, и в ответ на мое недоуменную растерянность добавила: – Тебя же все время не было. – И она безудержно зарыдала: – Тебя же все время не было.

Я продолжал на нее смотреть, отыскивая хоть какую-то логику в ее словах.

– Но откуда ты знаешь? Я хочу сказать, с кем еще ты…

– С Клаусом.

– С Клаусом?!

– Мне было одиноко, мы выпили вместе бутылку вина и… ну, я не знаю.

– Что? Одно потянуло за другое, так надо понимать?

– Не кричи.

– А я не кричу, – закричал я. – Но ты бросила меня из-за того, что я тебя обманывал, и все это время носила в себе чужого ребенка!

Рыдания стали громче; они перешли в животные всхлипы.

– А откуда ты знаешь, что он не мой? Мы же не предохранялись, помнишь?

– Я специально все подстроила, потому что знала, что беременна. Чтобы ты не догадался. Тогда я еще считала тебя хорошим отцом, а теперь уже слишком поздно.

– Но он может быть моим, – беспомощно взмолился я и перевел взгляд на колыбельку, надеясь разглядеть в ребенке свои черты. Их не было. Вообще-то, если б меня спросили, я бы ответил, что Катерина однозначно зачала его с сэром Уинстоном Черчиллем.

– Судя по датам, ребенок его. Я знаю. Можешь сделать анализ ДНК, если сомневаешься, но до того времени тебе придется верить мне на слово. Это не твой ребенок.

Катерина подняла голову; она смотрела на меня с вызовом и даже с гордостью – а как же иначе, ведь только что она вбила последний гвоздь в крышку от гроба нашего брака.

– А он знает? Я хочу сказать, ты сказала ему?

– Нет. У этого ребенка нет отца.

И она снова заплакала. Мне хотелось сказать: 'Ладно, не надо плакать, все не так плохо', – но, разумеется, все было плохо, все было очень-очень плохо.

Я не знал, что делать. Казалось, в моем присутствии больше нет никакого смысла. Я навестил женщину, которая не желала больше быть моей женой и к тому же родила ребенка от другого мужчины. Поэтому я выбрался за ширму, прошел по коридору и покинул отделение. Проходившая мимо медсестра расплылась в блаженной улыбке, – так обычно улыбаются посетителям роддома, – но вряд ли я сумел ответить ей тем же. Не помню, чтобы я выходил в дверь отделения, но, наверное, так оно и было.

Все эти месяцы я наблюдал, как растет живот Катерины; подавал ей салфетки, когда ее рвало по утрам; смотрел на маленькое ультразвуковое фото зародыша; ходил вместе с ней на родительские курсы;

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату