— Я слышал обо всем, что случилось на улице. То же произошло везде. Так или иначе, мы будем продолжать бороться за правду. И справедливость. И мы победим.
Его руки были в крови. Он вытер их передом рубашки. От красного на желтом я почувствовал себя больным.
— Поверь мне, — добавил он.
Он не скоро заговорил опять. Его глаза что-то припоминали, и на губах мелькала легкая улыбка.
— Когда эти трое пришли той ночью, я выпрыгнул в окно, побежал к болоту и спрятался за деревянным мостиком для ходьбы, пока черви не начали проедать мне ноги. Тогда я вылез из-под мостика. Мне было страшно. На меня завыл пес, который плелся за мной, куда бы я ни шел. Двухлапый пес. Это животное-калека продолжало донимать меня, выть, и люди смотрели на меня, и я не знал, кто мне враг, а кто нет, поэтому мне пришлось ударить пса. Он упал на землю и не встал.
Фотограф помолчал.
— Затем я пришел в дом своего друга. С ним была его подруга. Я помыл ноги и вышел. Затем я пошел искать своих родственников.
Он остановился.
Крысы продолжали прогрызать свой путь к нашим жизням.
— Что это? — спросил он, встрепенувшись.
— Крысы.
— А, это они, — ответил он.
Он замолчал, и я подумал, что он забыл, с чего начал. Он моргал, вертел глазами и глубоко стонал. Струйка крови, стекавшая у него со лба, остановилась на щеке. Я смотрел на него, пока он вспоминал.
— Я останавливался то у одного, то у другого родственника. Я заметил, что странные люди стали следить за их домами. Я услышал уже, что произошло на улице. Я задолжал ренту. Мне нужны были пленки для камеры. Я подумал, что прошло уже достаточно времени. И как-то ночью я решил вернуться домой. Идя к себе, я прятался по темным местам и старался быть осторожным, но, когда я уже приближался к поселению, двое людей прыгнули на меня и ударили по голове мотыгой и палкой, я дрался с ними, а потом убежал в лес. Там я и остался. Меня жалили москиты. Двулапый пес стал выть в темноте. Я не видел его, я был голоден и слышал голоса в деревьях, и затем решил, что пора возвращаться домой навстречу музыке.
Он опять сделал паузу. Кровь перестала течь по щеке. Затем он продолжил.
— Я пошел по другому пути. На этот раз я не прятался и избегал темных мест, потому что хотел, чтобы люди нашей улицы узнали меня. Когда я приближался к дому, два человека, прятавшиеся в сгоревшем фургоне, снова напали на меня. Я закричал, и они, прежде чем убежать, избили меня. Вот я и пришел сюда, потому что не чувствую себя в безопасности ни дома, ни где-нибудь еще.
Он снова замолк. Он слушал крыс и вытирал кровь ребром ладони.
— Должно быть, это большие крысы, — сказал он.
— Откуда вы знаете?
— А ты прислушайся к ним.
Я слушал крыс.
— У них большие зубы и очень острые, — произнес он. — Знаешь ли ты, что в Египте крысы съели целого верблюда?
— Что такое верблюд?
— Единственное животное, которое может выжить в пустыне.
Я с восхищением представил себе это животное.
— И крысы съели его?
— Да.
— Как?
— Зубами.
Я прислушивался к крысам.
— А нас они могут съесть?
— Они хоть сейчас могут это сделать. Но я не уверен.
— В чем?
— В их голоде.
Я снова прислушался.
— Я знаю хороший яд, который убьет их. Лучший яд. Я принесу его вам.
Крысы прекратили есть.
— Они могут понимать нас, — сказал я.
— Хорошо.
Он встал.
— Эта голова не дает мне покоя. Отведи меня во двор. Я хочу смыть кровь.
Я вышел вместе с ним. Ветер тяжело свистел по коридору. Сначала было очень темно, и я подумал, что развешанная на просушку одежда — это мужчины в темных очках, но ветер раскачивал одежду, и я понемногу привык к темноте. Фотограф обмыл раны из ведра, стоявшего рядом с колодцем. Он тихо стонал, с трудом сдерживая боль. Когда мы пришли опять в комнату, проснулся Папа.
— Кто это такой? — спросил он меня.
Я зажег свечку. Фотограф стоял в дверях, держа в руках ведро с водой, и кровь стекала у него по шее. Папа спокойно посмотрел на нас обоих. Пока фотограф вытирал волосы своей рубашкой, я рассказал Папе, что произошло.
Я старался не говорить громко, но вскоре проснулась и Мама. Узнав о том, что случилось, Мама пошла, согрела еду для фотографа и наложила компрессы на его раны. Они проговорили полночи. Они обсуждали то, что они могут для него сделать, и настояли, чтобы он остался у нас до утра. Они много чего решили, но я не узнал, что именно, потому что скоро стал клевать носом и заснул.
Когда под утро мы проснулись, фотографа уже не было. На столе лежали фотографии с празднования моего возвращения домой.
Глава 2
В дьявольской жаре того полдня шесть выродков младших вождей, показавшихся мне сначала минотаврами, развернули древнюю битву за власть. Они бились рядом с сожженным фургоном. Никто не вышел разнять их. Они дрались длинными палками, дубинками и кнутами. Они были похожи друг на друга, как похожи политика и насилие. Все они были мускулистые и выглядели как отставные боксеры, как громилы, бычары, как грузчики, которых я видел в гараже. Они были голодные и дикие. Они были голые по пояс. Их лица наводили страх. И они дрались несколько часов, словно находясь в кромешной тьме, бессильные выйти из этого кошмара.
Свистели кнуты. Я увидел, как резко опустилась дубинка, один из мужчин упал, трое остальных встали над ним. Двое сцепились с третьим, и мужчина, находившийся за ними, принялся лошадиным кнутом стегать без разбору по их спинам. Вскоре все они покрылись потом и кровью. Двое мужчин, два свирепых противника с бронзовой кожей, блестевшей под испепеляющим жаром солнца, отделились от хаоса тел и уставились друг на друга. Один ударил кнутом по спине другого, и на его коже проступили беловатые полосы, вскоре окрасившиеся красным. Мужчина стерпел, сам поднял кнут и в абсолютном молчании повторил процедуру на спине соперника. Это были враги без эмоций. Они продолжали хлестать друг друга и молча терпеть боль. Затем один из них вышел из оцепенения, схватил кнут другого, и оба они сцепились, катаясь по земле со спинами, измазанными песком и кровью.
Один толкнул другого, стукнул по голове и издал крик ликования. Тот, что был на земле, схватил камень. Другой бросился к нему. Мужчина с камнем ударил им нападавшего в глаз, из которого потекла
