большой профессионализм, он грел бокал в ладони и время от времени подносил к лицу: блаженно щурясь, нюхал.
Новостями, кроме деда, никто не интересовался.
Тесноватая у нас квартира, думал Данька, выбравшись на балкон. Гости пришли, так и к телевизору с трудом просочишься. Правильно он кредит в банке взял на жилье — под трехкомнатную квартиру в новом доме, строящемся через двор, у метро. Хотел сначала купить хату на рынке вторичного жилья, но Зинченко отговорил. Дескать, несерьезно, а с бабками он поможет. Кредит на двенадцать лет, льготный. Зарплата в тире приличная, не в кассе, а в конвертике. После каждой местной командировки на депозите Даниила Архангельского добавляется энная сумма. «Private transfer» — «перевод от частного лица» — пояснили ему в банке, открывая заодно кредитную карточку «Master Card».
Частное лицо предпочитало оставаться анонимным. Но Данька уже научился не задавать лишних вопросов.
Дом планировали достроить через год, и тогда Данька получит ключи от своей новой квартиры. «От нашей с Леркой новой квартиры», — мысленно поправился он. Лерка сразу поставила условие: «Молодая семья должна жить отдельно. У тебя чудесная мама, но у кастрюли на кухне не может быть двух хозяек».
Валерию Мохович после окончания универа оставили на кафедре. Данька не сомневался в дальнейшей карьере мечты Конана-варвара: аспирантура, кандидатская, докторская, профессорша, академик...
— По тундре, по железной дороге! — рявкнуло из проезжавшей внизу машины радио «Шансон». Данька глянул на улицу и в желтоватом свете лампочки, горевшей над парадным, различил сидящего у подъезда Джека.
Пес ждал хозяина.
Профессор Линько умер весной. Джек три дня выл, тоскливо и непрерывно. Дочь профессора с зятем, въехав в опустевшее жилье, собаку держать не собирались и, не мудрствуя лукаво, выгнали Джека на улицу. Сперва хотели продать — как-никак овчарка, породистая псина! — а потом, когда покупателя не нашлось, выгнали. Вот ведь люди, мать их...
Очень хотелось выругаться. Длинно и грязно. Матом. Но псу этим не поможешь, хоть сутки напролет матерись. Надо будет ему мяса вынести — в холодильнике осталось. Джека подкармливал весь двор, а профессорских наследников провожали такими взглядами, что хоть застрелись. Соседи с пятого хотели взять Джека к себе, да и Данька тоже порывался, почти уговорив маму, но пес ни к кому не пошел. Целыми днями сидел у подъезда, глядя в сторону подворотни. Ночевал где попало, а когда становилось совсем холодно, спал в подвале, с бомжами. Утром же неизменно возвращался на свой пост. У пса был один хозяин — покойный Игорь Осипович.
Его Джек и ждал.
Вздохнув, Данька покинул балкон, вернувшись в комнату.
— ... сегодня город прощался с известным правозащитником, бывшим диссидентом, в последние годы — сотрудником кадрового отдела областной госадминистрации Саблиным Денисом Эдуардовичем. Траурная процессия...
Данька мельком глянул на экран. Кладбище, ораторы в пиджаках, плачет дряхлая старушка; крупным планом — фотография с черной траурной ленточкой. На миг лицо перед глазами расплылось, сделалось нечетким, смазанным — словно зрение «село», как пять лет назад.
Он узнал этого человека.
Последним оказался давний знакомец: плакат «Болтун — находка для шпиона». Наивные советские граждане увлеченно делились информацией оборонного значения, не замечая оттопыренного вражьего уха. Именно такая наглядная агитация украшала когда-то кабинет бухгалтера Кондратьева в закрытом городе Коврове. Разве что цвета малость подгуляли.
Дизайнер, лохматый мачо, спрятал эскиз в папку.
— Это для главного зала? — уточнил Петр Леонидович. — Но ведь такого не было. Там что-то нейтральное висело. «Приносить и распивать... », кажется. И календарь возле кассы. Из «Огонька» вырезали.
Густые брови дизайнера еле заметно дрогнули. Старик подождал, но иной реакции не последовало.
— Мы не стремились к буквализму, — без особой уверенности сообщил вице-мэр Александр Семенович, поглядывая на голые, пахнущие свежей побелкой стены. — Хотели передать, так сказать, дух эпохи, местный колорит...
Он с надеждой повернулся к дизайнеру, ожидая помощи. Но мачо не снизошел. Сунул папку под мышку, переступил с носка на каблук. Мол, что с вас взять, с профанов?
Реставрация главного зала ретропивной «Ветерок» подходила к концу. Щекастый поклонник стреляющего семейства Зауэров старался успеть к президентским выборам, дабы открытие будущей городской достопримечательности совпало с визитом одного из кандидатов — того, кто порвет грудью финишную ленточку. Которого из двух, Петр Леонидович не задумывался.
Ради этого и пригласили. Бывший пионер Саша спешил похвастаться.
И посоветоваться заодно.
Странное дело, но чем ближе к осуществлению продвигалась завиральная идея румяного вице- мэра, тем менее она нравилась Кондратьеву. Вероятно, оттого, что «советское ретро» перестало быть чем- то оригинальным. Прошлым усиленно торговали: оптом и в розницу, распивочно и навынос.
— Не пойдет, — решительно заявил старик. — Такие плакаты сейчас в каждом офисе. Мода! А если достоверность — так по полной, да-с! Кафель, голые стены, «Приносить и распивать... », вентиляторы со скрипом. Дух эпохи хотите?
Петр Леонидович оглядел долгий ряд пивных автоматов, очень похожих на давние, чешские. В углу суетились рабочие, заканчивая красить плинтусы.
— Леса не убирайте. Нет, уберите и вместо них поставьте козлы из досок. А пол застелите старыми газетами. Если что, их и напечатать можно. Рядом, прямо на проходе — ведра с краской: не переступишь — не войдешь. Вечный ремонт — дух эпохи!
Вице-мэр и дизайнер переглянулись. Мачо взъерошил лохмы, сложил губы трубочкой, промычал нечто маловразумительное. Должно быть, первый куплет романсеро «Мачо, мача и мучача», музыка и слова народные. Подумал еще с минуту и кивнул.
Оценил!
— А что? — расцвел девичьим румянцем вице-мэр. — Отлично! Можно еще статистов выводить, в спецовках, даже в гриме...
Лохматый то ли застонал, то ли зашипел, но Александр Семенович не стал вникать. Резко развернулся, взял старика под локоть.
— Решим в рабочем порядке. В конце концов, оформление стен — не главное... Пройдемте, Петр Леонидович, я вам малый зал покажу.
Старик без особой охоты подчинился. Малый зал, как он помнил, предназначался для всяческих VIP-ов. Никакого ретро, дизайнер специально озаботился.
Очень захотелось уйти. Петр Леонидович удивился, попытался вспомнить, не опаздывает ли на работу. И вдруг пришел страх. Мелькнул дальней тенью, мгновенно скрывшись за зеленой листвой знакомого леса.
Мене, мене, текел...
Что считаем? Что разделяем?
В малом зале смотреть было нечего. Мебель со страниц импортного каталога, безвкусная мазня модного живописца Сержа Полуяркова по стенам, мягкий серый ворс под ногами. Дорого, солидно, современно, противно до икоты.
