Губы двигались, произнося пустое и ненужное, а глаза не лгали. Мадам Кали была не здесь, не в палате неотложки. В карме завязла? Интересно, на каком ярусе?
— Не хлюздить! Чистый базар, по делу. Сечешь, бикса бановая?
Много-много лет назад маленький мальчик Пьеро понял: с людьми надо общаться на их родном языке. А ежели их обидеть, они плакать перестают.
— По делу...
Любовь Васильевна на бановую биксу, сиречь «шлюху вокзальную», не обиделась. Встала, раздернула шторы пошире, чтоб свет не застили.
— Да-да, конечно. Нам нужно решить... Тир приватизирован вами. Вы завещали его Даниилу Романовичу. Я желаю вам сто двадцать лет жизни, но в случае чего могут возникнуть проблемы. Ваш внук, Кондратьев Петр Михайлович, имеет на тир свои виды. Он приходил к Артуру — дважды. Состоялся серьезный разговор. У вас очень упрямый внук, знаете ли...
Петр Леонидович вздохнул в ответ. Кто мог ожидать, что малыш Пэн станет головной болью? Даже хуже — но грех сравнивать собственного внука с геморроем!
— Мы не собираемся... э-э... травить его собаку. Но поймите и нас, Петр Леонидович!
Мадам Кали на миг стала прежней: боевой «хомячкой» без излишней мокроты в глазах. Старик кивнул с одобрением. Хлюзду на палочке возят!
— Проблемы? Решайте. Но собаку... Собаку не трогать!
— Хорошо. Решим.
Любовь Васильевна сжала тонкие губы, задумалась.
— Дело, к сожалению, не в одном вашем внуке. Отвадить лоха — не вопрос. Вопрос, собственно, в Данииле Романовиче.
Старик вновь изумленно моргнул. Данька-то чем не угодил? Последние годы ушастая при виде тирмена Архангельского только что не мурлыкала.
— Не понимаете, дядя Петя? — Калинецкая вздохнула, села на край кровати.
Кондратьев отметил «дядю Петю». Вслух же честно констатировал:
— Нет.
— К Дане... К Даниилу Романовичу я отношусь... Да вы и сами все видите, Петр Леонидович, что я вам объясняю! Если бы не Боба, которого я никогда не предам, не оставлю... Ах, если бы не годы... Но, извините, сопли к делу не пришьешь! В нашем парке — две... каморры: наша и ваша. Интерес поделен, дела решаются по понятиям. Меня... Нас с Бобой такой расклад устраивает. Не то чтобы слишком, но устраивает. Это на сегодняшний день.
Ушастая ждала ответа. Старик промолчал, лишь кивнул: ясно.
На сегодняшний день.
Что день грядущий нам готовит?
— Петр Леонидович! Не хотелось бы сейчас... вы больны, вам надо набираться сил... Но если вас не станет, все изменится. Даня — идеальный... друг. Отличный подчиненный. Но возраст, воспитание... Мы — свои люди, но может приехать чужой. Не местный. Серьезный человек без предрассудков. Он не захочет иметь дело со вчерашним ребенком. В случае конфликта тир должен прикрывать мужик! Настоящий! Такой, у которого татуировка на...
Осеклась, сглотнула. Кончики ушей залились краской.
— На запястье, — спокойно подсказал старик.
— Не на запястье!
Калинецкая с гневом махнула сжатым кулачком. Ярко блеснул аметист, камень-оберег, лучшая защита от дурной энергетики, морщин и веснушек.
— Мужик, способный уронить мне на голову люстру! Рядом с которым по-настоящему страшно. Утес, каменная стена!.. Иначе начнутся вопросы, а потом — разборки.
«Разборки? На здоровье!» — чуть не брякнул старик, но вовремя успел прикусить язык. Охота на тирмена немногим безопаснее львиного рва, куда угодил Данькин тезка.
Не для рыцаря Дамы, понятно.
— Насчет Даниила Романовича не беспокойтесь, — произнес он вслух. — Если понадобится, будет люстра. В лучшем виде.
На всякий случай Кондратьев покосился на потолок. Как тут у нас с освещением? Абажурчик, конечно, легонький...
— Когда вы рядом, я не сомневаюсь в этом, Петр Леонидович. Но вы не всегда будете рядом с Даней...
— Не всегда. Но к люстре мое присутствие отношения не имеет. В случае чего упадет за милую душу. Так и запомните.
Ушастая повела плечиком: не поверила, видать. Но спорить не стала. Вновь подошла к окну, с минуту молчала, глядя в больничный двор.
— Ладно. Раз вы говорите, я соглашаюсь. И с внуком вашим... Начнет артачиться, тир ему купим. Пусть играется в песочке. Ерунда, суета сует...
Она опустила голову, сделала глубокий вдох. Словно в горную реку собралась прыгнуть.
— Дядя Петя! Родной! Не оставляйте!..
Легкий стук: это гордая мадам Кали упала на колени.
От неожиданности старик вскочил. Получилось ловко, тело будто забыло о болезни. Правда, тело быстро спохватилось, потянуло назад, но Петр Леонидович успел схватиться безотказной левой за спинку кровати. Несколько секунд так и стояли — костлявый худой тирмен в казенном халате и женщина в дорогом платье, с аметистовым браслетом. Он — держась за кровать; она — на коленях, упираясь ладонью правой руки в линолеум пола.
— Люба! Да что вы, в самом... Встаньте! Немедленно!
Тело капитулировало. Петр Леонидович неловко присел обратно, чуть не завалился набок. Любовь Васильевна мигом оказалась рядом. Протянула руку, кончиками пальцев коснулась халата:
— Аватар!..
В этот момент Петр Леонидович горько пожалел об Адмирале Канарисе, психе привычном, управляемом, почти ручном. Потом вспомнил бетонный «минус третий». Дурдом? Если бы! Наше кунг-фу ихнего посильнее будет. А он еще сетовал на Великую Даму! Помереть — и без такого цирка?
... А если ушастая кусаться начнет? Тимура кликнуть, что ли? Со смирительной рубашкой?
— Аватар, — твердо и четко повторила Калинецкая, ничуть не смущаясь. — Давно поняла, просто сказать боялась. Теперь не боюсь! Вы — махатма Ашваткабр!
Петр Леонидович качнул седым «ежиком», указательным пальцем потянулся к носу. Привычка, оставшаяся в наследство от маленького Пьеро. Думать помогает. Только о чем тут думать? Махатма, значит, Ашваткабр. Макабр! И смешно, и грустно. «И обмануться страшно, и перечить жаль: небось не каждый день — вообразите кадр!.. » Кто поет? Щербаков? Да, Михаил Щербаков. «Маячит рядом этакая флеш-рояль и приглашает на данс-макабр... »
Эзотерики тетке захотелось!
Трагедия, повторяясь, превращалась в фарс.
— Не отставляйте меня, Петр Леонидович! Я... Я очень виновата. Пыталась вам угрожать, спорила... Но я же не знала, не могла знать! У меня и образования-то никакого нет, ПТУ не закончила...
Оставалось решать вопрос по отработанной методике — частями. Как слона в лифте подымают.
— Сядьте, Люба. Вот стул.
Ушастая подчинилась без особой охоты. Кажется, на коленях ей было удобнее.
— Допустим, аватар, — как можно мягче сказал старик. — Случается, хоть и редко. И что? Может, лучше про реактор? Про любимый... э-э... лунный трактор?
Язык мой — враг мой. Впрочем, Петру Леонидовичу до смерти надоело сохранять серьезность. Как там у оптимиста Брамса: «Весело схожу я в могилу»? Самое страшное осталось позади, среди бетонных стен подземелья-призрака. И славно! Ну что, ушастая, не слишком обиделась?
