И — рвануло! Вроде как в танке, когда снаряд внутрь прорывается. Песня такая есть, про то, что жить хочется, а вылезать мочи нет. Горит, пылает все вокруг, черным пламенем обволакивает…
Выжил.
К зеркалу не без боязни подходил. Взглянул, снова взглянул…
Эх! Мимо!
То, да не вполне. Подвела соседка, пенсионер республиканский! Справный хлопец получился, не спорю. И лет ему — мне! — как моему Мыколе, и росту его, и в плечах такой же. Даже лицо похоже. Если мельком глянуть, не отличишь.
А все-таки не Мыкола. Не спутаешь. Другой хлопец, сразу видно.
Ругнул я тетку Горпину, Почаевский крест помянул и понял, что план мой главный стратегический дымом развеялся. Значит, на запасной переходить надо.
Застегнул пиджак, поправил галстук.
Ничего!
Шинок я увидел сразу, едва с троллейбуса сошел. Точно как Мыкола описал: парк с деревьями, скамейки железные, народ собак выгуливает. Хитрое место! Посмотришь — вроде все как обычно; только стоит шинок вместе с парком прямиком на костях. Бывшее кладбище, лучше не придумаешь. Знает дело Велиар!
И не шинок это, понятно. Даже не кафе, не бар. Зовется — «Гандэлык». От такого слова и перекреститься можно.
Толкнул я дверь стеклянную, отвел в сторону бамбуковую занавеску — и к стойке. Время вечернее, народу изрядно собралось. Все молодые, в жипсах, так что на мой костюм-бостон поглядели с интересом. И я на них посмотрел. Не просто — со значением.
Отвернулись.
Пристроился в очередь, достоялся, хотел по привычке горилки спросить, но вовремя вспомнил, чего внук объяснял. Иные тут нравы.
— Коктейль «Театральный», — говорю. — И чтобы со льдом.
Получил я свой коктейль вместе с трубочкой пластмассовой, нашел место в углу, присел, отвернулся. «Театральный», да еще со льдом, тут вроде пароля для шпионов. Интересно, долго ли ждать придется?
Недолго вышло. И до половины допить не довелось, как окликнули. Негромко так, растерянно:
— Коля, ты?
Взглянул… Эге!
Дивчина — красивая, в жипсах, понятно, в помаде-косметике. Только не на жипсы я смотрел. Рука левая, левое запястье… Точно! Браслетик из бусин, а бусины-то все черные.
— Коля, ты? — повторила уже с тревогой. — Зачем пришел?
Пригляделась — да и осеклась. Встал я, пиджак одернул.
— Не ошиблась, — говорю. — Николай и есть. Другой только. Коле твоему брат двоюродный.
Изменилась она лицом, ладонью браслетик черный закрыла.
— Не мой он вовсе, Колька. А что ты — не он, мигом поняла. С ним бы я и разговаривать не стала, с мальчишкой!
Кивнул я, соглашаясь. Не стала бы, а заговорила ведь! И не от скуки — с волнением. Предупредить хотела, не иначе. Вот и славно!
— Коктейль тебе взять? — спрашиваю. — «Театральный» который? Или лучше того, что взрослые пьют?
4
Отхлебнули мы коньяка «Арарат», улыбнулась мне дивчина.
— Марина я. А ты смелый, Николай, раз сюда, в «Гандэ-лык», пожаловал. Место такое, что через одного пускают, а уж выпускают одного из дюжины. Похоже, видал ты виды! Давай я тебя Ником звать буду, чтобы с Колькой не путать.
И браслетик свой погладила ненароком. Испытывает она меня, что ли?
— Ник — имя славное, — соглашаюсь. — Есть такая страна Шотландия, там Ником кого попало не кличут. Заслужить такое требуется. Правда, не из Шотландии я, поближе слегка.
И глиняную пчелку на стол кладу. Хитро сделана, словно живая. Дунь — улетит! Досталась мне еще от деда, а тому — от прадеда. А уж где ее вылепили, в какой печи обожгли, того и прадед не ведал.
Поглядела дивчина Марина на знак нашего ковена, сжала губы.
Поняла? Кажется, да.
— Вижу, и вправду храбрый ты хлопец, Ник. И обычаи наши знаешь. Колька — не тебе чета, сопляк он и трус. Если помогу, возьмешь к себе? Надоел мне этот город, и Велиар надоел. Неправильно здесь все!
— Олена жива? — перебил я. — Где она?
Кивнула дивчина, в сторону посмотрела, туда, где вход-выход.
— Обряд завтра. Значит, жива. А вот где она, один Велиар знает и еще хлопцы его. Только они не скажут, и никто не скажет. Кольку-то по всему городу ищут, даже в село ехать собираются, где дед его живет.
И я отвернулся, чтобы Марина усмешки моей не приметила. Собираются? Ну, пусть себе, поглядим, чего будет. Соскучился Ярчак мой без дела! И остальным добрая встряска не помешает.
— Отчего же Велиар такую власть забрал? — интересуюсь между тем, коньяк прихлебывая. — Если командированный он, так по обычаям вести себя должен. А тут обряды всякие, безобразия не по чину. Кто он такой, чтобы порядки заведенные нарушать?
Задумалась дивчина, долго молчала. Наконец вздохнула.
— Ладно, расскажу. Но помни: если Велиар узнает, и моя кровь завтра прольется, и меня голой на пентаграмме распнут. Слушай… Появился он три года назад и сразу хлопцев собирать стал. Вначале сказками про древние культы головы морочил, а потом и открылся. Все, сказал, по-новому будет. Раньше за душу золото обещали, а я, мол, чего получше предложу — власть. Над всеми власть. Хочешь — над дивчиной твоей, хочешь — над братом родным, а хочешь — над целым городом. Но за это вы мне до смерти верными быть должны…
Долго рассказывала, пришлось мне еще по стопке «Арарата» брать. Слушал я, на ус мотал, а сам на часы поглядывал. Разговорчивая она, Марина, только не так здесь что-то…
Или, напротив, все как надо движется?
— Дело ясное, — киваю. — Зачем души по одной выманивать, когда можно всех скопом кровавым обрядом связать? И тратиться нет нужды, и без контракта обойтись получится. Выдумщик ваш Велиар!
— Не мой он! — заволновалась дивчина, ближе придвинулась. — Не хочу больше! Он ведь, Велиар, не просто души выманивает, он ногами по душам нашим топчется. Лена твоего Кольку любит, по- настоящему любит, вот Велиар и решил над ними власть свою показать. Мол, не отдашь ее — сгублю, на страх прочим… А ты меня, Ник, отсюда забери, понравился ты мне. Пригожусь я тебе, и всем вашим пригожусь!
Сладко говорит! И рукой, которая с браслетом, к моей ладони тянется.
Не отдернул. Жду, чего дальше будет. Тут и занавеска бамбуковая дернулась, что вход-выход прикрывала.
Здоровеньки булы!
Трое. Пиджаки кожаные, взгляды тяжелые. Вошли, оглянулись. Мол, что вы здесь делаете, добрые люди? И — прямо к нам. Встала дивчина Марина, на меня кивнула:
— Двоюродный брат Колькин. Сельский ковен, знак пчелы. Берите, ваш!
