6
Умница нас во чреве подвальном дожидался. Шагу навстречу не сделал. Не по закону, да только я раздумал права качать. Сперва приглядеться надо.
Стоим мы, друг к дружке приглядываемся. Прав был агроном товарищ Извиров: из новых этот Велиар, из новых адских. Которые не по Закону, а по понятиям. Чарку поднести брезгует, кукиш сунуть для приветствия тоже не желает. Расфуфырился, аж в глазах рябит. Плащ-реглан шевровый нараспашку, под регланом — пиджак с пуговицами в два ряда. Цвет «геенна огненная». Ворот рубахи расстегнут, оттуда цепь златая сверкает. А на башке кепка-аэродром. — Чего лыбишься? — спрашивает хозяин.
— Это ты лыбишься, — отвечаю. — А я любуюсь.
— Ну, любуйся напоследок. И запоминай на будущее. Так скоро много кто оденется, которые власть поймут-поймают. Разве что кепка отомрет. Жаль, красивая кепка.
Еще бы не красивая. Такая лосиные рога и те укроет.
— Если напоследок, — интересуюсь, — откуда будущему взяться?
Он руки в боки — и ну потешаться. Дескать, глянулся я ему, даром что селюк задрипанный. Так глянулся, что готов сделку себе в убыток заключить. Даже шутку пошутил:
— Глянулся добрый молодец наземь и обернулся шиворот-навыворот!
А глазищами зыркает, буравит. Серьезные глазища, рябым винтом завитые. Молодец, тетка Горпина, зря я на ведьму республиканского значения грешил матерно. Держится облик, чужой бурав наизнанку закручивает. Стоит молодой Ник перед хозяином здешним, и никак иначе.
Угомонился Велиар. Бросил ветер молоть.
— Брательника вызволять явился, Колян? Невесту братнюю спасать?! Добро, пойду тебе навстречу. Вижу, пацан ты крутой…
— Ходил волк навстречу козе, — говорю. — Какую плату возьмешь?
— Плату? Никакую. Башли — прах, дунь и нету! Давай лучше с тобой трижды в игры игранем. Я хоть раз одолею — быть тебе десять лет в полной моей власти! Сейчас такое десятилетие начнется, что мне крутой пацан дороже золота встанет! Ты ни разочка не сбойнешь — всех твоих отпущу без выкупа. И братана-лопуха, и Ленку-недотрогу. Она у меня в надежном месте парится. Маринка потом укажет, где именно.
Это он опять телегу лещами грузить взялся. Место не место, надежное — ненадежное… Какая разница! Уговор дороже денег, его кукишем не перешибешь. Принюхался я: нет, не врет, красавец.
— Что ж, — отвечаю. — Если честь по чести, без обману… Хвост даешь?
— Хвост даю. Не свернуть мне дулю, если увильну.
Топнул я ногой. Дом в ответ каждой жилочкой содрогнулся. Только не вверх, а вниз, к корням и дальше, где верные жилы. Будьте, значит, в свидетелях. Кто услышал, те и будьте.
А ему и горя мало. То ли в себе уверен, то ли и впрямь честно играть собрался. Ухмыляется:
— Что, Колян? Для начала в картишки перебросимся?
— В дурня? — уточняю. — В подкидного?
— В дурня так в дурня. Иди за мной!
В той каморе, где хихикали, ни одной живой души не оказалось. За иные души не поручусь, а живой точно не было. Стол там стоял рассохшийся. А на столе — чудо-юдо со стеклянным глазом.
Вроде телевизора «Садко», которые в Новгороде на заводе «Квант» собирают.
— Это, — ржет Велиар, — мой младший браток Хам Пут-тер. Ударно-нажимного действия. Обыграй сперва, Колян, моего меньшого брата.
Ясное дело, кто у черта в братьях? — немец.
— Ладно, — киваю. А куда денешься?
Скормил он своему Хаму Путтеру черную галету, тот зажевал. Крякнул, охнул, показал на стеклянном глазу колоду карт. Я обернулся, пальцем дивчину Марину поманил:
— Иди, разъясняй. Ты мне сегодня по-всякому пригодилась, давай годись дальше. Как тасовать- кидать надобно?
С бородавками-кнопками быстро разобрались. В козырях черви легли. Зашел я с валета крестового. Вслух пожалел, что нельзя картой об стол шмякнуть. Клац-клац, мигнул Хам Путтер, рыгнул и оставил меня круглым дураком «с погонами». Отроду такого не бывало, а вот случилось. Немец и есть, вражина. Фашист.
— Он все твои карты знает, Ник, — шепчет Марина. Шепот жаркий, сладкий. У меня ухо сразу навострилось.
— Знает, — говорю, — и пусть знает.
Наговоров на таких хамов, как этот Путтер, я не слыхал. Зато карты — они всюду карты, даже на глазу стеклянном. Сложил я пальцы в нужную фигуру, прищелкнул. И губу до крови прикусил. Где были крести, там пики на месте, где черви вьют, там бубны бьют. Хоть ты фашист, хоть чудо-юдо железное, а пока карты наново не перекрестишь, правды тебе не видать.
— Сдавай, гадюка! Хрен тебе в задницу!
— В дисковод, — шепчет Марина.
А, нехай в дисковод! Девке виднее, куда хрен совать…
Вторую сдачу я Хаму Путтеру узлом завязал. С двойными погонами, генеральскими. Он, бедолага, с горя так нагрузился — довелось перезагружать. Велиар козлом скачет, по кнопкам лупит. Красный сделался, куда там пиджаку! А никуда не денешься: немцу железному ни за что карты не перекрестить. Рук у чуды-юды нету. И креста за душой.
Так что и третья сдача за мной осталась.
7
— Лады, — шипит Велиар. — Лады, Колян. Хитер ты, да я хитрее. В «Панаса» сыграем. Я тебя поймаю, будешь моим. Ты меня поймаешь…
— Я тебя, — хмыкаю, — и ловить не стану. Больно нужен ты мне. Эй, кожаны, завяжите охотнику ясны глазки!
Пока завязывали, он мелкой дрожью трясся. От злобы. Перед дивчиной и хлопцами сам себя дурнем выставил. Хаму Путтеру горя мало, а Велиару — позор. Это ему, который властью дарит!., который прыщ на ровном месте!.. Он трясется, а я думу думаю. Во-первых, мне в чужом подвале от хозяина ни за что не спрятаться. Во-вторых, настой Горпины в брюхе урчать стал. Намекает. Ну и в-третьих, не за тем я в город явился, чтоб выигрывать.
С чертом выигрыш-проигрыш — единый кукиш.
Здесь ловчее требуется.
Раздумал я прятаться. Отошел к стеночке, жду. В брюхе урчит, вот уже и громыхать начало. Кожу на лице стянуло. По хребту мураши стайкой. Молчу, терплю. Кожаны Велиара раскрутили, Марина спела отходную: «Панас, Панас, лови мух, а не нас!» Он их и не стал ловить, сразу ко мне ломанулся. Схватил, расхохотался, да только прикусил язычок.
Слишком легко далась добыча. Нет ли подвоха?
Начал он добычу щупать. Лицо измял, извозюкал, палец в рот сунул.
Не в свой рот, в мой.
— А-а! — рычит. — Обмануть вздумал, Колян! Иди, обманка, лесом, а я за интересом!
Бросил меня и заново рыскать принялся. Умаялся, бедо-лашный, устал. Весь подвал перерыл. А когда сдался и повязку сдернул…
Настой Горпины-то выдохся. Торчит перед Велиаром старый пень, дед-орденоносец. На лице морщины, во рту зубов недостача. Спина еще крепкая, но сутулая. Голова лысая. Не парубок, никак не парубок Колян, каким я ему запомнился. Вот и решил на ощупь: обманка. Личина поддельная. Правильно, в сущности, решил, да не тем боком.
